Простой день непростого лиса (джен)

Темнота. Манящая темнота. Я уже проснулся и просто с закрытыми глазами жду, когда меня разбудит одна волшебница. А потом новый день. Завтрак. Прогулки в парке. И скауты. И всегда весёлый папа. И мороженое. И дружба. А вот и её шаги — я зажмурил глаза. «Никки, вставай, поприветствуй новый день...» — её низкий нежный голос, самый узнаваемый в мире. Вот я уже чувствую её тепло возле кровати — темнота в глазах стала наливаться оранжевым. Её лапа коснулась моей головы — я дёрнул головой, открыл глаза — передо мной, сидит на кровати самая лучшая женщина в мире. В розовом свитере и красной юбке — волшебница! С зелёными глазами, в которых, кажется, весь мир и с лёгкой улыбкой. Всегда готовая поддержать и успокоить.

— Никки, ну что, попытаемся сегодня прожить этот день в счастье? — начинает она утро с шутки, в конце еле заметно улыбаясь. А я только улыбаюсь в ответ.

— Ну, одевайся, храбрец ты мой, в ванную, умываться, и завтракать, — она целует меня в лоб и уходит на кухню.

Я зевнул, окинув взглядом небольшую комнату — кровать напротив входа, а перед ним шкаф и стол с моими рисунками храбрых скаутов. Когда-то стану одним из них.

Надел зелёную рубашку, которую мне подарил отец, она мне велика, но это ведь подарок. И джинсы. Выбежал в коридор — на стенах семейные фотографии, старые часы, а с кухни доносится разговор родителей. И весь этот маленький рыжий мир омывает золотыми волнами, как океан жизни, утреннее солнце. Вот оно решило погулять у меня на животе — даже щекотно стало. Я засмеялся в ответ невидимому другу. Но солнце тянуло в сон — немедленно в ванну, умыться, смыть сон, чтобы не пропустить ни секунды этого дня!

Вбежал на кухню — мама, уже в фартуке, стоит у плиты. От неё доносится аппетитный запах яичницы. Мама всегда умела вкусно готовить. Даже папа не понимал, как у неё это получается. «Она просто богиня!» — объяснял он то ли мне, то ли себе. Сам он, в пиджаке, насвистывая какую-то песню, сидел за столом и читал утреннюю газету. Но улыбается — делает вид, что не замечает меня...

— А кто это у нас тут? — отец отложил газету, спрыгнул со стула и, подняв меня, усадил на своё место: «Аманда, посмотри, какой он у нас уже взрослый — место отца занял!».

А я улыбаюсь, наблюдаю за ним, за тем, как он подошёл к маме обнял её:

— Джон! Мы уже не те, что десять лет назад!

— Значит, ты помнишь день нашего знакомства? — он заглянул ей в глаза, положил одну лапу на плечо, другую — ей на талию.

— Ой! Завтрак! — мама ловко подкинула сковороду с яичницей.

Она пролетела пол кухни, казалось, она упадёт мне на лицо, но мама успела поймать её и поставила сковороду нам стол, мне перед носом — я зашевелил носиком, пытаясь уловить запах приправ.

По левую лапу — папа. Его карие глаза, вечная улыбка и мечта. Мечта открыть а-те-лье. Я ещё не очень понимаю, что это слово означает. Всепрощающий и всегда жизнерадостный. По правую лапу — она. Не притронулась к еде — наблюдает, как мы уплетаем завтрак.

— Сегодня обязательно получится. Не все звери такие суеверные.

— Нет. Ни черта. Два года уже. Лису в этом городе высоко не подняться, — он водил вилкой по желтку. — Потолок — школьный учитель, — поднял глаза, посмотрел на маму, попытался улыбнуться. — Но ведь Уайлды не сдаются! На то мы и лисы, чтобы создавать свою судьбу!

Он встал из-за стола, надел фартук — выглядел в нём он очень смешно — собрал тарелки и аккуратно положил их в раковину. — А вы идите, а то Никки в школу опоздает.

* * *

Улица, гам, шум, запахи, звери! Настолько знакомый и одновременно незнакомый город! Я уцепился за единственную ниточку в этом городе — мою матушку! Она сказала, что перед школой мы зайдём в магазин, а завтра меня ждёт большой сюрприз. Вот и небольшой магазин. Внутри почти никого, солнце пробивается сквозь полки с продуктами, играет на стеллажах. А я наблюдаю за этой красотой, пока мама деловито ходит туда-сюда. Рыжая волшебница, вся в розово-красных тонах, с фиолетовой сумочкой на плече и небольшим ожерельем на груди. Мама. Мама...

— Никки, ты ничего не хочешь? — указала она не небольшой кафе около кассы.

Я подошёл к ней, начал осматривать этот мир сладостей. Вот! Клубничное мороженое! — я потянул маму за юбку, указал на сладость.

— Правда это? — она погладила меня по голове. — Мистер, доброе утро, можно вон то, — она указала тоненькой лапой на мороженое, с надеждой в глазах, — мороженое для моего сына?

Продавец, старый, и почему-то очень недовольный барсук, посмотрел на меня с матушкой, почему-то хитро улыбнулся...

— Нет.

— Но... — взмолилась мама очень низким голосом — в сердце кольнуло.

— Лисам — нет, — полное безразличие в голосе.

— Почему вы к нему так? Он ведь только ребёнок, — чуть не заплакала она — я подошёл, ухватился за юбку: «Пожалуйста, не унижайся ради меня, мама».

— А может, вы меня обманываете, может он вовсе не ребёнок. Хе-хе!

— Но... — на её зелёных глазах появились слёзы. — Идём, Никки, нас здесь за зверей не считают, — она схватила меня за лапу, сжав до боли, наверное, боялась потерять меня, и развернулась к выходу.

— Постойте, — окликнул его голос. Это был... Кролик?! Он смотрел на меня глазами, полными сожаления.

— А вам что за дело до двух обманщиков, мистер кролик? — кинула мама. Вся в слезах.

— Доброе утро, миссис... Уайлд? — кролик подошёл к маме, поцеловал ей лапу. «Откуда он знает её фамилию?» Моя дочь учится у вас. Мистер Джастин Хоппс, журналист «Централ Таймс».

А она просто молчала, не ожидала к ней такого отношения.

— Малыш, ты хотел то мороженое? — обратился кролик ко мне. Сколько добра в его глазах! Я тихо кивнул.

— Мистер барсук, продайте пожалуйста этому лисёнку мороженое...

— А иначе? — продолжал этот... Барсук... Бездушный.

— А иначе мой разум и перо превратят это недоразумение в большую социальную проблему нашего неиде... — закашлял кролик, ...города! Вы ломаете не только саму мораль, но и простое, звериное уважение! Я уже не говорю о Федеративной Конституции, седьмой параграф — «Каждый зверь, независимо от вида, может рассчитывать на взаимопомощь и поддержку народа Федерации». Я то думал, в наше время мы не будем уподобляться нашим предкам!

Голос кролика неожиданно набрал силу, он ударил кулаком по кассе, испугав не только меня, но и маму.

— Четыре золлара! — кинул барсук со злостью сладость в бумажной упаковке.

— Ой, бумажник забыла! — мама начала рыться в сумке. — Ну что ж малыш, прости.

— Я заплачу, — ответил кролик. «Но зачем, почему? Мы ведь всего лишь лисы».

— Спасибо, — чуть не взмолилась мама. «Зачем она так унижается? Или она привыкла?»

— За то, что отношусь как зверь к зверям? — кролик подмигнул, кинул купюру кассиру, — сдача ваша, — и вышел на улицу.

* * *

Мама ведёт меня в школу, как ни в чём не бывало. Но нет. Я слышу, как она тихо плачет. И сразу стало как-то холодно. Я дернул её за юбку — повернулась ко мне, улыбнулась, встала на колени и обняла: «Не бойся, Никки, не весь мир такой».

— Мам, почему ты плачешь?

— Я... Я не привыкла... Что нас воспринимают, как зверей. Да и мне стыдно... Это ведь был кролик... Но.. Скоро это кончится... Скоро... Завтра... — она обняла меня ещё крепче, поцеловала в лоб. — Ну... Иди. Увидимся после школы. Ты обязательно найдешь друзей.

Она поправила сумку с продуктами на плече, повернулась спиной, махнув огненным хвостом, и пошла домой. А я лишь проводил её взглядом — на душе на секунду стало одиноко. Но ведь впереди меня ждали одноклассники! Я вдохнул весенний воздух и сделал шаг в школьный двор...

Крики, смех, улыбки, звери, олени, тигрята, слонята. Мне тут улыбались, я был счастлив! Вот оно — добро, улыбки!

Класс, тишина, я сижу за последней партой — некоторые говорят, потому что я лис, но я думаю — потому что я особенный. Особенный своей добротой, отзывчивостью. Так говорит мне мама. Они ещё увидят, какой я, когда стану скаутом — посланником добра. Они видят во мне хитрого лиса, а я покажу, что я некто больший. Что моя душа вмещает не только хитрость. Лисы — хитрые, а олени плохо водят — это не мешает им жить. Вот и мне не будет мешать. А если я просто не стану замечать обиды, но останусь всё таким же добрым. Зато у меня одни пятёрки! Я люблю все предметы. Но особенно — литературу и арифметику.

Когда я отвечаю у доски, то в мою сторону всегда устремлено несколько недоброжелательных взглядов — бобёр, медвежонок... Но вместе с тем — и взгляды моих единственных друзей: енот, рысь и олениха. Смотрят на меня, глазами, полными поддержи, сжимая кулачки и проговаривая, что у меня всё получится. «Ну, так когда началась Первая Межвидовая Война?» — спросила наша учительница, миссис Дженнифер, старая лабрадор. Всегда пытается поддержать всех, в том числе и меня. Тишина, все ждут ответа от меня. Даже Гудвин со своей компанией. «Шестьдесят седьмой год после Всеобщей эволюции» — нашептывает Энди — олениха в голубом платье.

— Шестьдесят седьмой — неуверенно отвечаю я, переминаясь с лапы на лапу.

— Неправильно! Путаница в голове! Семьдесят шестой! Запомнить, как красть деньги из карманов прохожих мы можем, а две цифры! — закричал Гудвин, медвежонок.

«Дети, тихо, тихо». Но было уже поздно, я из-за страха, подступившего к горлу, как неприятный колючий комок, только вжался в доску. Казалось, она поглотила меня.

— Нет! Он не такой! — заступилась за меня Энди.

— Откуда тебе знать, травожуйка?! Для тебя он добрый и пушистый, для нас всех, а дома, со своей семейкой! — Гудвин, издеваясь над лисом, сложил лапы в замок и ангельски глянул потолок. Я только слушал, слушал стук своего сердца.

— Это всего лишь твои идиотские догадки! — держалась до последнего за меня олениха. Её слова отдавались эхом в голове.

— Мы эволюционировали, но инстинкты никуда не исчезли! Как и инстинкт обманывать!

— Почему ты не хочешь увидеть в нём что-то ещё кроме хитрости? Иди тебе так, следуя стереотипу, легче живётся?

Дети!

— Ладно, травожуйка. Но это природа. Ещё увидимся, рыжий — он смотрел мне прямо в глаза. Взгляд, полный ненависти. Меня окутал холод. Но вот тепло дотронулось до плеча — лапа миссис Дженнифер: «Николас, все мы знаем, что ты другой» — произнёс тихий голос. Я попытался «выйти» из доски. Почему? Почему? Вот я уже сижу за партой — все смотрят на меня. А вот и звонок.

* * *

Вот и путь домой. Дом. Дома меня никто не обидит. И завтра сюрприз! И надо поговорить с Энди.

Всё. Уроки сделал, теперь можно и пойти погулять, попытаться забыть случай в школе. Проскочил в коридор — никого. Подошёл к гостиной — мама с папой что-то обсуждают: «А ты точно тот размер купила?», — папина тень от радости всплеснула руками. — «Да. Но ты ведь знаешь, Джон» — мама опустила то, что держала в лапах. «Не бойся, милая, стоит попытаться. Он ведь ребёнок, над ним не должны», — родители сели на диван. Тишина.

Я давно знаю об их сюрпризе. Но не говорю им. Чтобы не расстроить, не мешать их счастью, надежде и труду, который они в него вложили. Отогнал эти мысли, незаметно засунул лапу в копилку в виде голубя, достал наугад пару монет и выскочил на улицу.

А всё-таки Хэппитаун прекрасен! Пусть это и район лисов, но лишь в этом месте я могу почувствовать себя в безопасности. Повсюду мелькают пушисты рыжие, и не только, хвосты, запах кофе, курятины. И закат солнца за небоскрёбами-титанами! Когда-то я буду смотреть на мой родной район из окна одного из них. Но сейчас я наслаждаюсь жизнью, кушая мороженое в виде лапки... Красота, мир! Свернул в небольшой парк — клумбы и лавочки. Присел на одну, закрыл глаза. Комната, на деревянных стенах — награды. А вокруг — скауты. В зелёных шортах и рубашках, кепках! Настоящие! «Ты готов, Ник?» — спрашивает меня один. «Да-да!» — я сжал в кулак лапу, в зелёной рубашке! «Я, Николас Уайлд, клянусь быть храбрым, смелым, честным». «Неужели?! Неужели?!» — дна зебра подошла ко мне, подмигнула, повязала красный галстук... «А вот мы вместе собираем воздушного змея, раздаём печенье, вот рассказываем о себе...»

— Ты думаешь, поверим тебе? — я открыл глаза — нет! — Гудвин со своими дружками!

Схватили за лапу, выбили мороженое, — я чуть не закричал, казалось, вот-вот сломают. «Думаешь, поверим этим зелёным глазкам?» — я попытался вырвать руку, но Могго — бык, схватил меня, начал трясти. — «Нет! Пожалуйста, не надо, что я вам сделал?» — казалось они вытрясут меня, как кошелёк с деньгами, голова закружилась, кровь забила адской дробью ушах. — «Вот так чувствуют себя кошельки, набитые деньгами. Пусть знает, ему это пригодится!» — Я вам ничего плохого не сделал! В чём я виноват?! В том, что родился лисом?! — «Послушай, Гудвин, его глаза — как изумруды. Интересно, сколько они стоят? Где тут ветка поострее?!» Нет! Зачем мне причинять такую боль?! Я ведь другой! Холод, страх. Я даже устал плакать.

— Эй, косолапый! — медведь, аккуратно опустил меня, обернулся на голос:

— А ты, Скай, что здесь забыла? — медведь «от удовольствия» потёр лапы.

— Ещё одно доброе дело сделать! А ну отошёл от этого лисёнка! — лисица сделала уверенный шаг к медведю — новая защитница была необычайно смелая. Она что, хочет умереть?

— Или что? Обхитришь меня? — и побежал к лисице. Она сделала шаг в сторону, подпрыгнула необычайно высоко и ударила чем-то медведю — тот заревел, упал на клумбу с цветами... Он не успел опомниться, как такая же учесть ждала и Могго...

«С тобой всё впорядке? Они ничего не сломали? Нам, лисам, нужно держаться вместе» — сказала она, подойдя ко мне и протянув белоснежную лапу помощи. И, не дожидаясь ответа, сама поставила меня на лапы, ухватив за воротник рубашки.

— Почему ты спасла меня? — смог я только протянуть обессиленным голосом, потирая ушибленную при падении спину.

— А ты добрый! Я новенькая в твоём классе. Ты стоишь у доски, на тебя смотрят все презрительным взглядом, а ты на них — с улыбкой! Душа у тебя добрая, Ник. Скай. Скай Фокс. Будем знакомы — она пожала мне лапу — в отличии от медведя, он была... тёплая?! Душой.

— А чем ты их так? — спросил я, лишь улыбаясь новой подруге.

— Гаечный ключ. Я люблю технику. Некоторые говорят, что это не дело на меня, но ведь это Зверополис! — она положила одну лапу мне на плечо, а второй — указала на небо — город, где каждый может стать, кем захочет! Например, добрым, нехитрым лисом. А теперь прощай. Может ещё увидимся, — и, поправив белое платье на плечах, которое никак не шло к предмету, который она держала в лапе, развернулась и пошла обратно, в парк, домой.

Эта прогулка оставила во мне смешанные чувства — я чуть не погиб, но понял, что я такой, в котором видят только тело, а не душу, не один. Надеюсь, завтра мою душу увидят и скауты. А теперь — закрываю глаза и снова, в мир сновидений.