Лето девяносто восьмого (джен)

— Не игнорируй предсказания, Солнышко. Если ты сам лишён высокого дара видеть будущее, это ещё не повод утверждать, будто им и вовсе никто не владеет. Не уподобляйся магглам.

В тоне Геллерта сквозило настолько неприкрытое самодовольство, что Альбус вспыхнул до корней волос, действительно, солнечно-рыжих. Но взял себя в руки и уточнил со скепсисом:

— И что же вы видите, о, могущественный герр Предсказатель?

— Красное на белоснежном, — совсем иначе, вкрадчиво, даже нежно прошептал Геллерт, но прежде, чем Альбус по-настоящему напрягся, рассмеялся: — Ты порежешься за обедом, кровь испачкает скатерть.

— Тьфу ты!

Геллерт расхохотался и покатился боком по траве, пачкая расхристанную сорочку и модные брюки с высокой талией. Раскинул руки и ноги в стороны, запрокинул голову и зажмурился, расслабленный, довольный своей выходкой. Альбус покачал головой. И как Геллерт умудрился их серьёзный разговор о будущем превратить в это безобразие? Невозможный человек!

Человек, который спас его, Альбуса, от тяжелейшего греха — отчаяния.

Он появился в самый тёмный момент его жизни, возник на пороге, одетый куда более пристойно, чем сейчас, сдержанный, пока ещё осторожный. Оправил лацканы маггловского пиджака, встряхнул пшеничными кудрями, как нарочно встрёпанными, учтиво поклонился и заявил:

— Мистер Дамблдор, прошу прощения за этот спонтанный визит. Я в некотором роде ваш новый сосед. Боюсь, тётушка Батти придёт в ярость, если узнает, что я представился вам самостоятельно, без её содействия. А поскольку приводить её в ярость — моя священная обязанность… — он выпрямился, сверкнул светлыми до прозрачности глазами и широко улыбнулся, демонстрируя белоснежные зубы: — Геллерт Гриндевальд к вашим услугам.

Знал ли он, что в семье Дамблдоров траур?

Так уж вышло, что Геллерт всегда всё знал. Но никогда не позволял каким-то ничтожным жизненным обстоятельствам вставать у него на пути.

— Солнышко, — ласково позвал Геллерт, и Альбус закатил глаза, — ты не передумал?

Резко сев и собрав длинные ноги, Геллерт слегка наклонил голову и посмотрел Альбусу в глаза заискивающе. Так, что отчаянно хотелось согласиться на все просьбы.

— Нет. Мы дождёмся сентября, Аб уедет в школу, и тогда мой долг будет исполнен. Я буду свободен.

Тяжело вздохнув, Геллерт исправил его:

— Мы будем свободны.

* * *

Альбус очень старался быть аккуратным за обедом, но Ариана испугалась тени, вскрикнула, он кинулся к ней — лезвие ножа рассекло ладонь. Пять капелек крови упали на белоснежную скатерть.

* * *

— Я видел сон вчера.

Альбус проигнорировал это заявление, сосредоточенный на манускрипте, лежащем перед ним.

— Мне снились железные птицы, несущие смерть. Они кружили над деревней и извергали огонь из брюх и пастей. Люди кричали и падали. Их разрывало. Молодой волшебник поднял палочку, но «Протего» не успело сорваться с его губ. Смерть пришла за ним.

Голос Геллерта, лишённый эмоций, пустой, словно вдруг заговорила механическая кукла, отдавался шумом у Альбуса в ушах.

— Это просто кошмар, — пробормотал Альбус.

Все мысли о драконьей крови в целительных зельях вылетели у него из головы.

— Нет, — прошептал Геллерт, — мне не снятся кошмары.

Он лежал на кровати Альбуса, опять встрёпанный, без жилета, босой, но прямо сейчас — хрупкий и жалкий. Бросив на манускрипт невербальные защитные чары, Альбус поднялся со своего места и пересел к другу, коснулся его ледяных пальцев.

— Мне отвратительна мысль о линейности судьбы, — твёрдо произнёс Альбус, убирая руку, — она уничтожает суть человека, саму идею о свободе воли. Поэтому я заявляю: тебе приснился кошмар. И если мы всё сделаем правильно, он никогда не превратится в реальность.

Он ждал от Геллерта ответа: возражений, согласия, чего угодно. Но тот, уже забыв про недавнюю мрачность, аппарировал через комнату и вцепился в манускрипт. Одному только Мерлину известно, ради чего — в зельеварении он понимал не больше нюхлера.

* * *

—… след обрывается. Ни записей в церковных книгах, ничего!

Геллерт рвал и метал. Он убил три дня на поиски последней девицы Певерелл и зашёл в тупик.

— Она могла выйти замуж в Гретна-Грин. Или войти в какой-нибудь чистокровный род, ненавидящий любые маггловские традиции и условности, а также министерские церемонии. Родители провели обряд по какой-нибудь старой традиции…

Он сам перерывал министерские архивы, тоже тщетно, так что разделял недовольство Геллерта в полной мере. Правда, солидарность слегка уменьшилась, когда до слуха Альбуса донеслось что-то вроде: «Die verdammeten Briten!»

— Итак, — Геллерт щёлкнул пальцами, и посреди комнаты возникла пёстрая схема с множеством кружочков, стрелочек и картинок, — кольцо мы отследили до тысяча семьсот девяносто шестого года. Предлагаю пока оставить его в покое и сосредоточиться на главном…

Пока он скакал вокруг схемы, Альбус сел за стол и задумчиво вгляделся в написанные размашистым небрежным почерком черновики. Призвал перо, чернильницу и принялся править изумрудным поверх чёрного. Геллерт слишком уж любил себя слушать, а потому забывался и всё усложнял.

Впрочем, вычёркивая особенно трудные для простого слушателя обороты, Альбус не мог ими не наслаждаться.

* * *

— Ты приготовил мне подарок, — заявил Геллерт, материализуясь на подоконнике.

Судя по всему, он проник под защитные чары достаточно давно и прикрылся невидимостью, чтобы теперь эффектно появиться.

— Да, — отозвался Альбус, — так что вернись к тётушке и дождись, пока я тебе его вручу.

— При всех? — вскинулся Геллерт. — Ни за что! Видишь ли, Солнышко… — он стёк с подоконника, — подарок от друга — вещь слишком интимная. Я открою коробку и увижу твои мысли обо мне. Твоё волнение. Ход твоих размышлений. Неужели ты желаешь показать эти сокровища тётушке и своему тупому братцу?

Только в честь праздника Альбус проигнорировал укол в сторону Аба, улыбнулся и предложил:

— Что ж, если тебе так хочется получить всё это в своё единоличное пользование… Найди.

Глаза Геллерта вспыхнули. Альбус пересел в кресло, закинув ногу на ногу, скрестил руки на груди и принялся наблюдать за представлением.

О, Геллерт был хорош. Неизменно великолепен. Он ещё не достал палочку, но из его тела полилась дивная магия, изящная, тонкая. Шевеля крыльями узкого носа, он вскрывал пространство, перебирал струны многослойной защиты, пробовал магию Альбуса на вкус.

— Ты хорошо постарался, — промурлыкал он и вытащил палочку, признавая поражение в первом раунде, — это уже отличный подарок.

— Я не сомневался, что тебе понравится, — не без гордости заметил Альбус. В конце концов, над этой защитой он работал половину ночи. — Желаешь подсказку?

— Ни за что! — огрызнулся Геллерт и закрыл глаза.

Палочка задрожала, будто взяла след как ищейка. Минуты тянулись, но Альбус, пожалуй, готов был наблюдать за этим поиском вечно.

Тихий вздох. Облегчённый смех.

Небольшая алая коробочка, перевязанная крепкой бечёвкой, возникла в воздухе и спланировала ему на подставленную ладонь.

Коснувшись крышки кончиком палочки, Геллерт развеял её и с порывистым любопытством ребёнка, открывающего рождественские подарки, заглянул внутрь.

На его лице отразилась смесь непонимания и обиды. Коробочка была пуста.

— Но я видел…

— Конечно, ты видел, — согласился Альбус, скрестив руки на груди, — а если не её — то ещё три десятка других. Я клепал их неделю, надеясь, что хоть одна тебе приснится.

— Но…

Как нечасто удавалось сбить с Геллерта спесь! И Альбус не стал бы так поступать в день рождения лучшего друга, если бы только нашёл иную возможность.

— Ты видел, как я готовлю тебе подарок, — повторил Альбус, — как упаковываю его в коробку, прячу… Но ты не видел самого подарка. Ты был уверен, что подарок в коробке, поскольку предсказал этот момент. Ты исполнил своё же пророчество.

Геллерт выпустил коробочку из рук, и она растворилась, не коснувшись пола. Альбуса охватил жгучий стыд. Да, он преподал урок, но тот вышел слишком горьким для учителя. Видеть, как ссутулились плечи Геллерта, оказалось мучительно.

Встав, Альбус подошёл, обнял друга, погладил по закаменевшей спине и, чуть отстранившись, надел на шею настоящий подарок. Серебряный кулон, знак Даров Смерти, защитный оберег невероятной мощности, лёг ему на грудь поверх рубашки.

Геллерт схватил его, поднял, жадно рассматривая, явно интересуясь не столько формой и материалом, сколько вложенными силами, и мгновенно расцвёл.

— Прости… — начал Альбус, но договорить ему не дали.

Разорвав объятия, Геллерт забегал по комнате, рассуждая о наложенных чарах, вычленяя каждую руну.

— И я не могу разгадать добрую половину! — закончил он с восторгом.

— Потому что эта добрая половина — зелья и алхимические превращения, мой друг, — пояснил Альбус, всё ещё ругая себя за глупую проверку.

— Великолепно! Das ist Wahnsinn!

Круто обернулся. Облизнул тонкие губы.

— Что ж, мне нравится думать о том, как ты зачаровывал его для меня.

— Прости меня.

— Мне не за что тебя прощать, Солнышко. Ты хочешь, чтобы я становился лучше. Это тоже подарок, который я заберу с собой, — ответил он медленно и негромко. И тут же прибавил весело: — Изволь одеться парадно, я желаю праздновать с размахом!

И исчез.

* * *

«Парадно» в представлении Геллерта значило — по-маггловски и по моде. Мантий он не признавал, разве что мог накинуть поверх пиджака как плащ. Поэтому Альбус добрый час стоял перед зеркалом, превращая свой костюм в смокинг. В случае с Геллертом нельзя было отделаться иллюзией, только трансфигурация высшего порядка. Требовалось убедить каждую нитку, каждый клочок шерсти поменять свою сущность.

Альбус справился и оглядел себя критически. Ему шли такие вещи, больше, чем школьные мантии, к которым он привык. От природы высокий и худощавый, в маггловском сюртуке он становился как будто внушительнее.

Коснувшись пальцами гладкого подбородка, Альбус бросил взгляд в журнал, из которого черпал вдохновение, и отрастил себе небольшую бородку и аккуратные усы — как у модели. Подумал, что Геллерт поднимет его на смех, но всё-таки оставил.

* * *

— Позвольте, я зачитаю, это любопытно.

Геллерт развалился в кресле и курил толстую сигару, зажав её между указательным и средним пальцем. В небольшой гостиной царил лёгкий беспорядок — Батильда никогда не славилась любовью к уборке. И всё же Альбусу нравилось у неё бывать, вдыхать запах пыли, книг и истории, разглядывать безделушки и артефакты, валяющиеся без дела.

— Послушаем, — одобрила Батильда, затянувшись своей вонючей трубкой, — что магглы нынче пишут.

— «Но каждый, кто на свете жил, // Любимых убивал, — сильным звучным голосом начал Геллерт, и в его речи появился лёгкий немецкий акцент, оттеняющий звучание английских стихов. — Один — жестокостью, другой — // Отравою похвал, // Трус — поцелуем, тот, кто смел, — // Кинжалом наповал».

Он замолчал, оглядел гостей, словно выискивал малейшие реакции, а потом устремил взгляд на Альбуса. Да, его мало интересовали мнения остальных.

Уж точно не Аба, который проворчал:

— Понапишут ерунды, стихоплёты!

— Кто автор?

— Формально некий «Эс-три-три», на деле… Один ваш скандальный поэт.

Он продолжал смотреть на Альбуса в упор, уже не вопрошая, а требуя ответа.

— Не думаю, что вонзить в любимого кинжал, это смелость, — сухо сказал Альбус, — скорее уж низость.

— Кинжал честен… почти как Авада. В отличие от поцелуев и льстивых речей. Можно сказать: «Я не виновен, я ничего не делал!» Но кровь останется. Бездействие опаснее кинжала.

— Есть простое решение. Не убивать тех, кого любишь.

— Разве это возможно?

Геллерт вскинул брови.

— Ну, праздничек! — буркнул Аб.

— Когда наступит час, — вдруг прошептал Геллерт, — кинжал станет милосердием. Одно заклинание…

— Геллерт! — воскликнула Батильда, но он не слышал её.

Альбус, игнорируя настороженные взгляды, подошёл к другу и сжал его плечо, выводя из транса. Обычно Геллерт мог выбраться сам, но среди своих расслабился и не удержал контроль.

— Мне не нравится твой поэт, пусть даже он и английский, — произнёс Альбус, качая головой.

— А поэту не понравилась тюрьма, — невпопад отозвался Геллер и сразу же после этого спросил громко: — Фейерверк будет? И где там уже мой торт?!

* * *

— В широком смысле это возвращает нас к теории происхождения видов. Естественный ход событий рано или поздно приведёт к неизбежному результату — более сильный вид вытеснит более слабых сородичей. Наша реформа спасёт магглов от вымирания. — Альбус, договорив, сунул руки в карманы.

Выдался прекрасный денёк, и Геллерт заныл, что хочет гулять. Альбус долго думал, куда бы отправиться, чтобы не встретить лишних знакомых, и, в конце концов, аппарировал их обоих на побережье. Теперь они брели по самой кромке воды, и разговор свернул на тему, живо интересовавшую обоих.

— Я не рассматривал вопрос с такой точки зрения, — нахмурился Геллерт, — но мне нравится, как это звучит. Хотя я не уверен, что риторика спасения будет принята широкими массами.

— Геллерт! — укоризненно воскликнул Альбус. — Зачем озвучивать её массам? Я не сомневаюсь, что для условного Джона Гонта, чистокровного бабуина с волшебной палочкой, вчера окончившего Хогвартс, магглы представляются в лучшем случае опасной диковинкой. И он уж точно не пожелает их спасать. Но эти аргументы пригодятся для либералов и для талантливых полукровок.

— Кстати о них… — щёлкнув пальцами, Геллерт применил себе сочную травинку, сунул кончик в рот и прикусил. — Мой французский приятель прислал сову… хочет встретиться. Он собирает любопытную группу тех, кто подустал от политики республиканцев.

— Не говори, что они планируют новую революцию!

— Скорее уж мягкую корректировку курса, —хмыкнул Геллерт. — Ты пойдёшь со мной? Нам пришлют порт-ключ туда и обратно. О, не смотри так! Мы выкроим немного времени и залезем на эту чудовищную башню! И, уж конечно, за восемь-десять часов отсутствия с твоими дорогими родственничками ничего не случится.

Как тут отказаться?

* * *

— И катись! Больно ты нам нужен. Мы козочку доить будем, да, Ариана, радость моя? Да, козочку будем доить и гладить?

Альбус смотрел на брата с раздражением. Его сюсюкающая манера хорошо успокаивала Ариану, но выводила из себя Альбуса. Аб словно нарочно обращался с Арианой как с маленьким ребёнком, не давал даже шанса повзрослеть.

— Я надеюсь, — строго продолжил Альбус, словно его и не прерывали, — что за это короткое время ничего не произойдёт. В любом случае, Батильда согласилась присмотреть за вами. И я настаиваю на том, чтобы ты уделил внимание не козочкам, а трансфигурации.

Ответом ему послужил злой взгляд исподлобья.

* * *

Альбус тосковал по этому. Приятное общество умных разносторонне образованных людей, глубокие разговоры, общий культурный контекст. В изящной старомодной гостиной собралось человек пятнадцать — молодые мужчины и женщины, самому старшему — тридцать два, самой младшей — семнадцать. Половина из них знали Альбуса по имени — читали его статьи в «Трансфигурации сегодня». Никто понятия не имел о его семейных проблемах.

Они говорили о политике и о науке, обсуждали одинаково свободно специфическую теорию многоступенчатых превращений и слишком уж маггло-ориентированную политику немецких властей.

Но разговор составлял только половину того удовольствия, которое испытывал Альбус. Второй его половиной, несомненно, он был обязан Геллерту. То, как виртуозно он манипулировал течением беседы, вызывало восхищение. Казалось, что он чувствует ход чужих мыслей так же, как магию — интуитивно. Каждая его реплика, спокойная и уместная, давала старт новому витку общей мысли.

Альбус, пожалуй, так бы не смог — во всяком случае, не настолько виртуозно и не в чужой компании.

**

Как мучительно было возвращаться потом домой, к недовольному Абу и зашуганной, серой как мышка Ариане!

* * *

«Я предлагаю уделить больше внимания концепции общего блага. Именно в этом суть общества, которое мы строим — не мелочная возня, не очередной переворот ради перемещения элит, а создание принципиально иного миропорядка. Я бы даже счёл возможным использовать некоторые тезисы социалистов о вкладе и вознаграждении, чтобы сделать программу максимально понятной.

Мы не уничтожаем магглов, не поддерживаем нелепую борьбу полукровок и чистокровных. И, разумеется, мы обособляемся от существующих партий.

Мы формируем уклад, при котором те, кому ДАНО больше сил, несут большую ответственность за себя и за более слабых. То есть не применяют силу ради ВЫГОДЫ или ОБОГАЩЕНИЯ, а вступают в роли, близкой к божественной.

Слабые, в свою очередь, БЛАГОДАРЯТ своих покровителей и защитников, занимаясь полезным, доступным и приятным трудом, оказывая уважение и почтение.

Таким образом слабые получают здоровье, безопасность, конец бедности и насилия, а сильные встают на законное место в общей иерархии. А.П.В.Б.Д».

«Mein Sonnenschein, ты утопист, к тому же опасный. То равновесие, которое ты описываешь, НЕВОЗМОЖНО ввиду человеческой паскудной природы. Благодарность никогда не была сильной чертой людей вообще и магглов в частности.

Да, общее благо — это наша цель. Но оно достигается иными путями. Позволь мне исправить неточную формулировку Н. Маггл — это канат, натянутый между обезьяной и волшебником. Магглы занимали главенствующее положение в мире долго, но их время, очевидно, заканчивается. Они алчные, жестокие, трусливые существа, которые ради спасения своих жалких жизней способны превратить мир в пылающую Преисподнюю. К сожалению, немало магов сейчас скорее напоминают, по твоему меткому выражению, бабуинов с волшебными палочками. Иначе говоря — магглов. Это приводит к ЕДИНСТВЕННОЙ закономерной мысли: нужно создать чёткую иерархию и распространить её по всему миру. Нам надлежит сократить популяцию магглов ради их собственной безопасности, но делать это не по злобе, а из милосердия. Мы наблюдаем застывших в развитии аборигенов Америки и Африки, которые пожирают ресурсы совершенно напрасно. От них придётся избавиться полностью, думаю, даже ты со своей любовью к сирым и убогим это осознаёшь. Преступное отребье из цивилизованных маггловских обществ также должно быть брошено с метлы.

Как ты и писал, магглы должны занять положение внизу иерархии, однако они не могут все находиться на равных. Нам нужно поставить выше тех, кто потенциально способен производить на свет волшебников — молодых особей репродуктивного возраста, без внешних изъянов и болезней, душевных и телесных. Старики, больные, уродливые, гомосексуалисты и калеки, то есть те, кто к производству волшебников неспособен физически, должны находиться в положении низшем. И в неблагоприятных ситуациях их ЛОГИЧНО приносить в жертву. Ради общего блага.

Среди магглов необходимо отдельно выделять тех, кто обладает некоторыми качествами, подходящими для управления себе подобными. Мы знаем, что такие магглы существуют, поскольку читаем их труды, весьма недурные. Мыслящие магглы, очевидно, займут особое положение в той части общества, которая лишена магического дара.

Волшебники также должны быть поделены на группы. Согласись, мы с тобой и твой бабуин никак не можем обладать равными правами и равной ответственностью.

Чем выше силы и способности, чем выше ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, которую берёт на себя маг. Ответственность в том числе за жизни и смерти.

Устал писать, скажу остальное сам. Геллерт».

* * *

— Насколько перспективны наши поиски? Мы опять застряли в конце восемнадцатого века…

— За Бузинную палочку я спокоен. Когда мы выберемся из этой дыры, потратим немного времени и поищем самые громкие и кровавые убийства нашего столетия.

Геллерт зевнул. Он выглядел непривычно помятым и несчастным. Отложив записи в сторону, Альбус обеспокоенно взглянул ему в лицо, отмечая круги под глазами. С такой тонкой кожей, как у Геллерта, они появлялись моментально.

Почуяв взгляд, Геллерт облизнулся и спросил:

— Любуешься?

— Ага. Твоей неземной красотой. Что не так?

Ответ — короткое пожатие плечами.

— А конкретнее?

— Сны.

— Снова железные птицы? Я клянусь, вместе мы…

Геллерт вскочил из-за стола, за которыми они сидели вдвоём, отбежал чуть ли не к двери и оттуда выплюнул:

— Ты!

— Я?

— Ты мне снишься.

Прежде, чем Альбус успел пошутить на эту тему, Геллерт заговорил, вставляя в стремительную речь немецкие артикли и окончания.

— Мы стоим друг напротив друга. У тебя морщины возле глаз и седина в длинной бороде. Мне смешно тебя такого видеть и жутко. Ты направляешь палочку мне в лицо. Я знаю, что ты хочешь убить меня, а ты смеёшься. Ты смеёшься…

Альбус прижал дрожащего друга к себе, стиснул, скорее удерживая, нежели обнимая. Нужно было прекратить истерику. И он сжимал чужое тело, пока не почувствовал, что дрожь уходит.

— Я никогда не захочу тебя убить. И не убью, — твёрдо произнёс Альбус, глядя в прозрачные глаза, затуманенные видениями будущего. — Что бы ни произошло. Я клянусь. Вспомни про подарок и коробки…

Геллерт вывернулся из захвата, расправил рубашку и внезапно сказал:

— Кстати о подарке… готовься завтра подняться рано. Я тебя разбужу.

* * *

Он разбудил. Нахохлившись, сидел в ногах кровати и сверлил взглядом, пока Альбус не подскочил и не схватился за палочку.

За окном только начинал заниматься рассвет.

— Давно ты тут?

— Шесть минут. Вставай, наконец, Солнышко, время не ждёт.

Они аппарировали, едва Альбус повязал шейный платок. Оказались где-то в сельской местности, возле старого и, кажется, заброшенного особняка.

— Ты решил подарить мне привидение из жуткого дома? — улыбнулся Альбус.

— Кое-что получше. Пойдём… — и он первым взбежал по стёртым мраморным ступенькам.

В особняке никто не жил лет тридцать, если не пятьдесят. И домовиков не осталось. Магическая защита висела клочьями, подранная и бесполезная. Прогнившие доски пола скрипели и проседали. Пахло плесенью, сыростью и пустотой.

В свете яркого Люмоса они шли по коридорам и лестницам на самый верх, на чердак. Альбус почувствовал, как по позвоночнику проходят мурашки предвкушения — он ощутил сильную магию. И она сама по себе уже могла сойти за подарок. Тем более, что Геллерт, прислонившись спиной к пыльной стене, предложил:

— Найди свой подарок.

Он поработал на славу. Даже саму дверь обнаружить оказалось непросто. Наверное, Альбус пропустил бы её, если бы не слишком настойчивое ощущение, что именно здесь ничего нет. Проход защищали чары и руны, причём, конечно, не футарк, а старогерманские, которых Альбус не знал — пришлось использовать грубые приёмы, чтобы их обойти.

Наконец, защита поддалась. Дверь распахнулась. Альбус заглянул в комнату и на мгновение ощутил разочарование (весьма заслуженное, конечно, но болезненное). Внутри оказалось пусто. Обычный чердак со скошенной крышей. И только у стены стояло что-то высокое под чёрным сукном.

Геллерт молчал, поэтому Альбус осторожно снял сукно и увидел высокое, выше человеческого роста, старое зеркало в медной раме. В полутьме, в свете всё того же Люмоса и тусклых солнечных лучей, едва пробивающихся через пыльные узкие окошки, зеркало отразило Альбуса — бледного, волосы и борода всклокочены, рукав пиджака пыльный. Позади — Геллерта, тонкого, почти призрачного.

Альбус моргнул, и тут отражение подёрнулось рябью и поменялось. Теперь Геллерт стоял рядом, плечом к плечу. Они оба были в светлых торжественных мантиях, на их шеях висели знаки Даров. На пальце у Альбуса отчётливо виднелся перстень с чёрным Воскрешающим камнем, Геллерт держал в руке Бузинную палочку.

Слева, в стороне… Как укол в сердце. Живая мать держала за руку смеющуюся причёсанную Ариану. Аб, ещё больше вытянувшийся, возмужавший, обнимал их обеих за плечи и улыбался доброй улыбкой.

Справа возвышался Хогвартс, а перед ним стоял монумент — на золотых тронах восседали двое молодых волшебников. Они — создатели нового счастливого мира. И они же — его властелины, которых маги и магглы благодарят ежедневно.

Альбус смотрел в зеркало, не в силах отвести взгляда. Картина открывшегося будущего манила и гипнотизировала.

Не сразу он почувствовал руку Геллерта на плече.

— Ты понимаешь, что оно показывает?

Прежде, чем ответить, Альбус с большим трудом оторвался от созерцания отражения и оглядел раму. Подсказка нашлась сразу — наверху. «ЕИНАЛЕЖАОЦИЛЕНЮАВЫЗКАПОЯ» — шли по дуге старинные буквы.

— Самое интересное, — пояснил Геллерт, как только Альбус решил нехитрый ребус, — что прочитать это может каждый. Ты видишь надпись на английском?

Альбус кивнул.

— Я на немецком. А китаец, у которого я его добыл, утверждал, что надпись выполнена иероглифами.

— Желание…

— Не просто желание, Солнышко. Самое страстное, самое горячее, самое искреннее желание твоего сердца, самая смелая мечта. Я дарю тебе это зеркало, чтобы ты никогда не забывал о своих желаниях. И о тех усилиях, которые необходимы, чтобы они сбывались.

* * *

— Четыре дня, Mein Gott! Четыре дня, и мы уберёмся отсюда! Тётушкина стряпня лезет у меня из ушей, но она надоела мне и в половину не так сильно, как её нравоучения!

Геллерт пребывал в дурном настроении, с утра поругался с Батильдой, раскритиковал черновик статьи Альбуса, сцепился в гостиной с Абом и пришёл ныть в спальню.

— Четыре дня, — покладисто согласился Альбус. — Аб уедет в школу, и мы свободны. Ариана разделяет твоё нетерпение, кстати. Кажется, мне удалось объяснить ей, что такое путешествие и зачем оно нужно.

В другое время Геллерт мог бы сказать о девочке что-то доброе, но сейчас только отмахнулся в нетерпении.

— Накорми меня хотя бы обедом! Клянусь, если я увижу ещё хоть один тётушкин пудинг…

— Пошли, найдётся у нас для тебя отбивная, — рассмеялся Альбус.

* * *

— Ты спятил! — вместо «здравствуйте» заявил Аб, стоило им спуститься. — Вы оба просто чокнутые психи!

— В чём дело, Аб?!

— Эй, аккуратнее выбирай тон, малец! — одновременно с Геллертом проговорили они.

— Мне плевать, что вы там задумали! — выкрикнул Аб. — Я остаюсь, и Ариана тоже!

— Исключено, — прервал его Альбус спокойно, — и закрыли тему. Я глава семьи и я принял решение. Ты обязан завершить образование, а я присмотрю за Арианой. Со мной она будет в полной безопасности, не переживай.

— В безопасности? Или она будет твоей цирковой обезьянкой?

— Оh, Verdammt! Замолчи, мальчишка! Твоя сестра сможет выйти из тени, перестать бояться. Она станет не обезьянкой, а принцессой!

И, кажется, это были последние более или менее разумные слова, прозвучавшие в тот страшный час.

* * *

— Я думал, ты уехал… — прошептал Альбус, не поднимая головы.

— Я думал, ты умеешь лечить переломы. У тебя лицо опухшее. Дай мне…

— Не смей!

Геллерт так и замер с поднятой палочкой.

— Я заслужил кару куда худшую, чем сломанный нос. Гораздо…

— Да ладно! — Геллерт уселся на траву, прижался бедром к бедру Альбуса и сорвал травинку.

Пожевал. Бросил — горькая.

— Посуди сам… кто бы хотел так жить? Это прозвучит жестоко, но ты в глубине души согласишься с тем, что так лучше. Ей — конец мучениям. Тебе, нам — свобода!

Альбус рассмеялся. Он думал, что никогда не сумеет больше даже улыбнуться, но нет — смеялся, сидя у свежей могилы сестры.

— Нет, Геллерт, — прошептал он, невероятным усилием воли сдерживаясь, чтобы смех не обратился рыданиями, — у меня больше не будет свободы. Я её лишился.

— Это только кажется. Всё пройдёт. Время вылечит. Время и расстояние. Завтра у нас пароход…

— У тебя.

— Тебя здесь ничто не держит! У нас огромное будущее, и ты…

Впервые за весь разговор Альбус нашёл в себе мужество повернуть голову и взглянуть другу в лицо. Геллерт не утратил красоты и обаяния, но сияние его харизмы потускнело. Пропала пленяющая аура, которая его окружала. Он был — просто мальчишка, который возомнил себя подобным богу. Хотя, в сущности, ничего не изменилось — только глаза смотрящего.

— Моим мечтам не суждено сбыться, Геллерт, — произнёс Альбус тихо, — они разбились. Но я не буду стоять на пути у твоих. Отправляйся в Америку, покоряй мир, собирай Дары. Я не буду мешать тебе.

— А ты? — вопрос прозвучал потерянно.

— А я три дня назад повзрослел.

Альбус не слышал, как Геллерт ушёл, всё так же неподвижно сидя на желтеющей траве.

К концу подходил последний день того жаркого лета.

* * *

— Я будто снова вернулся в тот сон… — произнёс Геллерт, вскидывая голову.

Годы изменили его. Но не в худшую сторону. Утратив юношескую гибкость, он приобрёл выправку генерала и манеры дипломата. Шерстяное пальто сидело на нём с небрежным изяществом. Седина терялась в густых светлых волосах. На груди висел поверх чёрного пиджака серебряный кулон — знак Даров Смерти.

Альбус сжимал в пальцах палочку, кончик которой был направлен Геллерту в лицо.

— Столько пророчеств… Но это всегда преследовало меня. Ты смешно выглядишь, Альбус, тебе не идёт.

— В этом смысл.

— Изуродовать себя? — Геллерт хмыкнул. — Если поставить нас рядом, окажется, что ты годишься мне в отцы. И — фиолетовый, Альбус? Это безвкусица, я отказываюсь погибать от руки человека, который так ужасно одевается!

Альбус не смог сдержать улыбки, засмеялся. Хотел бы — но не сумел. Хотел бы ненавидеть, проклинать, ругаться, угрожать — но только и сказал, что:

— Зато ты выглядишь великолепно и неотразимо, это должно тебя порадовать

Геллерт довольно оскалился — и вдруг опустил плечи. Наклонил голову. Плетью уронил руку с волшебной палочкой.

— Убивай. Это следующая часть видения… И даже без него мы знаем, зачем ты здесь. Убивай.

Альбус оставался неподвижен.

— Ты помнишь?.. Я всё ещё предпочитаю кинжал. Аваду.

— Геллерт, я не стану тебя убивать. Никогда не собирался. Более того, я поклялся… Но то, что ты творишь, пора заканчивать. Ты заигрался.

Он ожидал пламенных речей, споров и обвинений, но вместо этого Геллерт, шевельнув плечами, произнёс медленно, по слову:

— Заигрался. Ты прав. Ты победил, Альбус, я проиграл. Тебе осталось обезоружить меня. Это твоя совесть позволяет?

— Экспреллиармус, — одними губами выговорил Альбус.

Палочка Геллерта легко и будто даже охотно выскользнула из его пальцев, и Альбус без труда поймал её свободной рукой. Длинная, узловатая, она потеплела, приветствуя нового хозяина. Альбус пригляделся к ней — и поднял на Геллерта неверящий взгляд.

Геллерт улыбнулся удивительно спокойно, даже с ноткой облегчения.

— Как ни странно, это сработало. Я больше не чувствую её. Ты… думаю, ты её укротишь. Альбус? Мне жаль, что я не повзрослел вместе с тобой.

* * *

— Безнадёжный идиот, придурок, Dummkopf! — и дальше много неразборчивого немецкого.

Тёплое густое волшебство, знакомое как своё собственное.

— Авантюрный наивный старик! Борода до пупа, а мозги растерял!

И руны, покрывающие руку от кончиков пальцев до плеча.

— Альбус!

Наконец-то Геллерт перестал изучать руку и посмотрел глаза в глаза.

У Геллерта они теперь совсем прозрачные, выцвели. У Альбуса светятся ярко. За двоих.

— Твой щенок проделал неплохую работу, я немного улучшил, но…

— Не все проклятия можно снять, Геллерт, это часть законов магии, — спокойно продолжил за него Альбус. — Северус дал мне полгода, каков твой вердикт?

— Мальчишка! Полтора-два протянешь. На моей силе и пять!

— Так много мне не нужно, — улыбнулся Альбус. — Не кривись, Геллерт, я старый человек. Этим летом, если доживу, мне стукнет сто шестнадцатый год. Куда больше?

Геллерт вскочил и отошёл. Возраст ничуть не уменьшил его подвижности. Просторная гостиная освещалась свечами и пламенем камина. На столе лежали книги, на полу — горы свитков. Геллерт работал всё свободное время, и даже сейчас, поздно ночью, Альбус оторвал его от очередного исследования.

— Сто шестнадцатый… — пробормотал Геллерт. — Где они? Куда… Много, правда. Знаешь, я ведь тоже подзадержался. Устал. Надоело, обрыдло…

— Геллерт!

Он обернулся, взметнулись полы длинного бархатного халата.

— Том будет искать палочку.

Геллерт расхохотался.

— Пусть ищет! В гробу…

— Именно там, — строго перебил его Альбус. — В моём гробу. И я буду тебе признателен, если он об этом узнает, когда явится в Нурменгард за советом.

— Старый отвратительный интриган. Моя армия инфери решила бы твою проблему быстрее и проще.

— И сколько бы погибло? А как скоро бы всё повторилось? Геллерт, пообещай мне, что Том найдёт палочку. Это важно.

Геллерт дёрнул плечом и кивнул — да, обещает.

* * *

— Знаешь, я заходил вчера к зеркалу. Столько лет избегал, а вчера прямо захотелось…

Альбус сидел по-турецки в огромном кресле. Геллерт устроился напротив, закинув ногу на ногу. Едва услышал про зеркало, как подался вперёд.

— Я ведь, — продолжил Альбус задумчиво, — никогда не говорил тебе, что там вижу.

— А я — тебе.

— Я не прошу.

— И верно, не скажу. Я смотрелся в него слишком давно в последний раз, мои мечты… поменялись.

— Я видел нас. Летом девяносто восьмого. Мы сидели под деревом, ты жевал травинку… Я уже и забыл, каким ты был тощим…

— А ты — рыжим! — хохотнул Геллерт. — Я не забыл.

— А я — рыжим, — согласился Альбус. — Мы смеялись, чертили прямо в воздухе схему прямого превращения человека в мебель. За деревом, в стороне, лежало одеяло, и на нём устроились на пикник мои родители, Аб, Ариана, Батильда. Они пили кто херес, кто компот, оживлённо болтали. Закусывали сэндвичами. До заката оставалось много времени, никто никуда не спешил…

— Хорошее было лето, Солнышко, — тихо согласился Геллерт, вздохнул и повторил: — Очень хорошее.