Für Alice (джен)

Те несколько мгновений, что они неслись по каминной сети домой, Элиза умирала от ужаса: отец собирался здорово поколотить Руди, когда они случайно уехали далеко от дома, что же он сделает с ней за побег с матерью? Но отец не сделал ничего — выйдя из камина, он отряхнул сажу с оборок ее платья и привычно передал на руки подбежавшему Руди:

— Держи пропажу. И найди ей хоть булку с молоком какую, вряд ли эти идиотки ее покормили по-человечески.

— Ты быстро, — заметили из-за спины.

Элиза покрутила головой: в углу в кресле, забросив ногу на ногу, сидел незнакомый человек — на вид не старше отца, темноволосый и бледный, со странными красноватыми глазами. На первый взгляд в нем не было ничего уродливого или отталкивающего, но что-то в нем пугало Элизу и заставляло крепче прижиматься к брату; пугало оно и Руди — во всяком случае, на незнакомца в кресле он поглядывал довольно нервно.

— Ну да, не торчать же там всю вечер и всю ночь, — пожал плечами отец. — Иначе утром проснулся бы не один, а с Ливи под боком.

Руди сделал вид, что его тошнит, но незнакомец только чуть приподнял брови.

— Я не о том. Вильгельмина подозрительно быстро отдала тебе ребенка. Я думал, она поборется... хотя бы для приличия.

— Еще бы она не отдала, когда я напомнил этим потаскухам про долги Теофила, — зевнул отец. — Она и пикнуть не успела, как они на нее насели. Элиза вот идти не хотела — это другой разговор...

В голосе отца послышалась угроза, и Элиза сжалась в комочек. Кажется, ей все-таки достанется.

— Ты же не винишь в этом девочку? — спросил незнакомец. — Та домовуха сказала, что Вильгельмина унесла ее спящей, и один Мерлин ведает, что она наплела девочке про тебя, пока они были у Хорнби.

— Элли пугливая, да, — подал голос Руди. — Мистер Антонин ей как-то какую-то байку про мертвецов рассказал, так она полночи у меня в кровати тряслась, спать одна боялась. И сейчас ей, поди, наговорили всякого, вот она и упиралась.

Отец взглянул на Элизу, смягчился и махнул рукой:

— Да не злюсь я на нее, не злюсь. Что взять с младенца. А вот с мамаши ее...

— Где она, кстати? — поинтересовался незнакомец. — Я думал, ты вернешь их обеих.

— Сама притащится, — фыркнул отец. — Или нет, но маловероятно. Хотя... если к утру не явится, то я даже начну ее уважать. Наверное.

Мать вернулась намного раньше утра; старые часы в смежной комнате отзвонили только один раз, когда она выпала из камина — с узлом и шляпкой в руках, растрепанная и жалкая, как побитая собака. Отец медленно, даже вальяжно, поднялся ей навстречу; мать вздрогнула всем телом, затравленно покосилась на Руди с Элизой, на незнакомца, на камин, в котором еще не опало зеленое пламя — и осталась на месте.

— Здравствуй, дорогая, — вкрадчиво начал отец. — Нагулялась?

— Рэндальф, — бесцветно прошелестела мать. — И мистер Риддл здесь, какой приятный сюрприз.

— Миссис Лестрейндж, — незнакомец — мистер Риддл — учтиво наклонил голову. — Не помню, чтобы вы прежде питали ко мне приязнь.

— Я и сейчас не питаю, сэр. Просто надеюсь, что Рэйф не будет устраивать сцену при посторонних.

— О каких посторонних речь? — голос отца оставался вкрадчивым, но палочку из рукава он уже вынул. — Здесь все свои.

— Здесь дети, — мать попятилась, не сводя с него глаз. — Ты же не будешь делать что-то с их матерью прямо при них?

Она ошибалась — отец тут же ударил ее, намного сильнее, чем тогда в комнате; мать не удержалась на ногах и упала, чудом не угодив виском на каминную решетку. По ее лицу потекла кровь; Элиза завозилась на руках у Руди, чтобы помочь, но тот вдруг больно ущипнул ее за шею и встряхнул.

— Тихо сиди, дурашка, поняла? — прошептал он. — Это не наше дело.

— Мать? — отец возвышался над всхлипывающей матерью с палочкой в руке — высокий, темный, страшный. — Мать — это та, которая может чему-нибудь научить. Мать — это та, которая может защитить своих детей. Чему можешь научить их ты, сопливая курица?!

Он взмахнул палочкой, и мать закричала — пронзительно и отчаянно.

— Бесполезная, слабая, ноющая дрянь, — цедил отец, не переставая осыпать ее ударами. — Тупая как пробка, к тому же. Потащить моего ребенка в этот, прости Мерлин, шлюшатник — насколько безмозглой надо быть? Еще и шпынять, поди, давала своим мачехе и сестрице, слова в защиту дочери не говорила, а?!

Элиза сглотнула — отец как-то узнал о том, что было в доме Хорнби, и злился, что мать не вступилась за нее, но саму Элизу это отчего-то совсем не радовало.

— Я... — всхлипнула мать. — Я... не... могла...

— Что ты не могла, падаль — о дочери подумать, а не о своей шкуре?! Круц...

— Экспеллиармус! — прогремело с порога.

Палочка отца улетела в дальний угол комнаты; в дверях стоял мистер Антонин — бледный до синевы, собранный и злой. Мать приподнялась было на локтях, но со стоном повалилась обратно; Руди переводил взгляд с отца на мистера Риддла, потом на мистера Антонина и снова на отца; на мать он старался не смотреть сам и не давал смотреть Элизе, прижимая ее голову к своему плечу.

— Тони, — процедил отец. — Не лезь.

— Ты рехнулся?! — в тон ему ответил мистер Антонин. — Ладно, ты ее, — он кивнул на мать, — за человека не считаешь, детей бы постыдился!

— От них не убудет, если увидят!

— Ты соображаешь, что творишь? — мистер Антонин шагнул к отцу, сжимая кулаки. — Старший и так у тебя только чертей зеленых не видал, и то потому, что не по возрасту пока, а Лиза? Того же для нее хочешь?

— Как увидела, так и забудет, — прошипел отец. — А если тебя дети смущают, так я этот мешок с костями наверх оттащу и там продолжу... во всех смыслах.

Мистер Антонин побледнел еще сильнее и вскинул руку с палочкой; Руди, не выпуская Элизы, шагнул к стене, явно стараясь спрятаться в простенке между часами и шкафом. Сама Элиза и глазом моргнуть не успела, как между отцом и мистером Антонином оказался мистер Риддл:

— Долохов. Опусти палочку.

— Том, ты что, не...

— Я все видел и слышал,- холодно ответил мистер Риддл. — Опусти палочку. Это личное дело Рэндальфа, и нас оно не касается. Не лезь.

— Это приказ, мой Лорд? — как-то особенно ядовито произнес мистер Антонин.

— Да, если хочешь. Иди к себе, утром поговорим.

Мистер Антонин нехотя опустил палочку и, сильно толкнув плечом отца, пошел прочь; уже в дверях он остановился и ткнул пальцем в Руди:

— Узнаю. Что ты. Как вырос. Так же обращаешься с женой или, упаси Мерлин, с ней, — он кивнул на съежившуюся Элизу, — я тебе башку оторву и засуну туда, где солнце не светит, понял?

— Понял, — нервно ответил Руди. — Я не буду.

— Ясен драккл, не будет — я ему нормальную жену найду, не шлюшье отродье! — заорал отец в спину мистеру Антонину. — Ну что, дохлячка, довольна, что хоть кто-то за тебя вступился? Не надейся, что повторится, это в последний раз!

Палочка прыгнула ему в руку, и в следующее мгновение мать не просто зарыдала, а взвыла под его ударами; мистер Риддл спокойно, даже равнодушно покосился в их сторону и обернулся к Руди:

— Ступай накорми и уложи сестру, Родольфус. Не на что здесь смотреть ни тебе, ни ей.

— Да, сэр, — Руди, тоже не отрывавший взгляда от родителей, понес Элизу наверх. — Легко отделалась, мелкая, — шепнул он, когда они поднимались по лестнице. — Не делай так больше, ясно?

Элиза покивала, изо всех сил стараясь не заплакать.

Вопли матери, которая отделалась не легко, еще долго неслись ей в спину.

Отец поднялся к ним, когда Элиза, напившись молока с хлебом, уже клевала носом в своей кроватке, а Руди сидел рядом на полу и что-то читал; вошёл, рывком выдвинул стул на середину комнаты и уселся прямо перед ними. Он всё ещё хмурился, но был не так зол, как раньше — скорее, у него был такой вид, будто ему нужно сделать что-то неприятное.

— Вот что. Один раз я это уже говорил, но, похоже, повторить придётся.

Руди поднял голову от книги и легко пихнул Элизу в бок; она нехотя села, потирая кулачками глаза.

— Запомните раз и навсегда — матери у вас нет, — отчеканил отец. — От оспы умерла, от чахотки, с метлы свалилась — что хотите себе придумайте. Вот эта, что сейчас внизу орала — не мать вам, а так, утроба на ножках: зачала, выносила, родила и драккл с ней. Ясно?

— Мне-то зачем об этом говоришь, — насупился Руди. — Ты малявке об этом говори.

— И тебе неплохо бы напомнить лишний раз, — оборвал его отец и повернулся к Элизе. — Всё поняла?

Элиза робко кивнула.

— Что ты поняла?

— Мама неть, — выдавила Элиза.

— Вот и умница, — одобрил отец. — А Рудольф, пока он здесь, присмотрит за тобой — так, на всякий случай. Чтобы тебя больше никто не утащил в какой-нибудь... — отец прокашлялся и поднялся. — Присмотрит, в общем, ничего нового.

— А когда я уеду? — хмуро спросил Руди. — Сейчас-то меня дома не было, а она цап малявку — и свалила, как только до Лондона добралась.

— Вот вернёшься в школу — и подумаю. Может, с Томом уеду на континент, а её с собой возьму, — отмахнулся отец. — Всё, спите, время позднее, а день у вас выдался непростой.

— Пап... — Руди помедлил, словно раздумывая над чем-то. — А как связаны эта и долги мистера Нотта? Ты сказал, что мымры едва про них услышали, как тут же на эту насели, чтобы Элли отдала.

Отец обернулся с порога:

— Я так сказал?

— Ну да. Сегодня вечером, внизу, когда вернулся.

— Забудь, — коротко приказал отец. — Пока забудь. Потом как-нибудь объясню, когда Элизы рядом не будет — мало ли, запомнит еще.

Руди кивнул, подождал, пока отцовские шаги стихнут в коридоре и пересел к Элизе:

— Слышала, что отец сказал?

Элиза шмыгнула носиком — при отце она боялась спорить и плакать, но с Руди это можно было делать... пока. Пока он не стал совсем взрослым.

— Не вздумай реветь! — Руди снова её ущипнул. — Тем более из-за этой, ясно? Она тебя украла и увезла к редкостным мымрам, а потом струсила и бросила!

— Нет! — крикнула Элиза. — Мама лю-ит!

— Да драккла с два она тебя любит! — заорал в ответ Руди, и в его голосе прорезалась старая обида. — Любила бы — не потащила бы к мымрам, и отцу бы не вернула, раз так за тебя боится! А она просто свою шкуру спасала, а тебя прихватила, чтобы отцу досадить или денег с него побольше вытянуть!

Элиза почувствовала, что с неё хватит. У неё действительно был длинный день, ее здорово разозлили мымры Хорнби, потом испугал отец, потом ещё больше испугало то, что он сделал с матерью, а главное — где-то глубоко внутри она поняла, что брат прав. Если бы мать ее любила, она не стала бы прятать её в шкафу; если бы мать её любила, она лучше продумала бы план побега; наконец, если бы мать действительно её любила и за нее боялась, то никогда, никогда не сдалась бы так просто. Поэтому Элиза сделала то единственное, что могла сделать в данной ситуации — изо всех сил пнула Руди, повалилась на кровать и завопила изо всех сил, молотя по постели руками и ногами.

Руди опешил — то ли от пинка, то ли от крика, ведь раньше Элиза никогда себя так не вела. Он даже не пытался её успокоить — так и сидел рядом и хлопал глазами, пока она каталась по кровати. Только когда Элиза начала успокаиваться — силы на крик закончились быстро, да и слезы противно заливались в горло, заставляя кашлять — придвинулся чуть ближе и осторожно погладил по плечу:

— Эй, ты чего? Ты чего тут устроила?

Элиза только отвернулась, давясь слезами.

— Давай я тебя умою, — Руди подхватил ее подмышки и потащил в ванную. — И давай потише, не реви, в самом деле, а то отец точно взбесится.

От прохладной воды Элизе не стало легче — напротив, она начала мерзнуть все сильнее и сильнее, и всю ночь сжималась в комок и стучала зубами под одеялом. Только под утро ей удалось согреться; потом ей стало жарко так, что она раскрылась и разметалась по кровати, даже рубашку стянула бы, если бы могла сама нормально раздеваться. Заснуть тоже не получалось — так, задремать; кроме жары, у Элизы начала противно ныть голова, и приходилось все время ворочаться, чтобы боль хоть немного стихла.

— Утро доброе, мелкая, — раздался откуда-то издалека сонный голос Руди. — Ох ничего себе, ты как так одеяло спихнуть умудрилась?

— Жа-ко, — нехотя пробормотала Элиза.

— Жарко? — на лоб ей легла прохладная ладонь. — Папа! Мистер Риддл! Элли вся горячая!

Элиза хотела попросить его не кричать, потому что у нее болит голова, и сказать, что она вовсе не горячая, просто солнце взошло и нагрело комнату, как всегда в последние дни... но вместо этого перевернулась, уткнулась в уголок подушки попрохладнее и наконец уснула.

Взрослые сами все поймут и не станут ее будить.

* * *

Проснулась она в комнате отца — ну, или в той комнате, куда он ее принес после того, как в самый первый раз забрал от матери — и чувствовала себя просто отвратительно, будто по ней разом пробежали все деревенские козы. Сам отец, бледный, как простыня, сидел рядом на краю кровати; по другую сторону сидела незнакомая полная женщина с черными волосами и в яркой мантии; вид у нее был озабоченный, но увидев, что Элиза открыла глаза, она разулыбалась:

— Очнулась! Вот видишь, Рэйф, а ты места себе не находил!

Отец выдавил в ответ кривую улыбку. Элиза тоже попыталась улыбнуться, но пересохшие губы ее не слушались. Женщина поняла ее правильно и тут же поднесла маленькую кружку с водой.

— Ну-с, юная леди, — шутливо-грозно продолжила она, когда Элиза напилась вдоволь, — а теперь расскажите нам, почему вы вздумали разболеться и так напугать ваших батюшку и братца, а?

— Она не скажет, не говорит пока, — ответил за Элизу отец. — Лу, ты уверена, что с ней ничего серьезного?

Женщина закатила глаза.

— Рэйф, милый, я понимаю, что у вас тут какой только заразы не водится... и что ты, после всего, склонен перестраховываться, — добавила она намного мягче. — Но здесь действительно ничего серьезного, у малютки просто разыгралась нервная горячка. Твой сын сказал, у нее бывают припадки?

— Вчера был первый и единственный, — процедил отец. — И я знаю, кто в этом виноват.

Женщина — Лу — внимательно посмотрела на отца, а потом поставила перед Элизой большой поднос с завтраком:

— Вот что, юная леди. Ты болеешь, и тебе нужно восстанавливать силы. Я позову твою няньку, чтобы тебя покормила...

— Сяма! — слабо возмутилась Элиза.

— Ну, тем лучше. Моим племянницам бы твою самостоятельность, — засмеялась Лу. — Так вот, ты ешь, а я пока побеседую с твоим папой. И чтобы ни крошки не осталось, смотри!

Элиза кивнула и взялась за ложку — спорить с этой грозной женщиной она не решалась, да и действительно проголодалась. Но даже возня с кашей не мешала ей держать ушки на макушке, тем более что голоса взрослых отчетливо доносились до нее с другого конца комнаты.

— А теперь честно, Рэндальф Лестрейндж. Что у вас тут происходит?

Отец с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Вильгельмина вчера пыталась сбежать от меня. Вытащила спящую дочь из постели и посреди ночи отправилась на этой новомодной развалюхе к своей мачехе. Мне пришлось их возвращать, вернее, Элизу возвращать, а Вильгельмина приплелась сама — Хорнби вышвырнули ее к драккловой бабушке.

Лу неодобрительно фыркнула.

— Осуждаешь?

— Представила сочетание общества Хорнби и твоей реакции на то, что сотворила Мина, — резко ответила Лу. — Понятно, откуда у девочки припадок и горячка... ха, да тут взрослого в истерике свалит, не то что двухлетнюю кроху!

— Ей почти три.

Элиза моргнула — она впервые услышала, сколько ей лет.

— Для трехлетней она у тебя слишком худенькая и маленькая — и не спорь, у меня девочки Друэллы перед глазами. Ей не помешало бы получше питаться и немного зелья роста — после того, как поправится, я пришлю тебе дозировку.

— Если поправится.

Лу тяжело вздохнула.

— Через два-три дня будет как новенькая. Можешь давать ей несколько капель Укрепляющего зелья в чае или в молоке, лишним не будет. Лучше подумай, куда можешь её увезти — ребёнку нужна перемена воздуха и места.

— Это... — отец помедлил. — Это обязательно?

— Да уж не помешает — чтобы успокоилась и чтобы о произошедшем ничего не напоминало. А что? Не хочешь вылезать из своей берлоги?

— Не хочу встречаться с кем-нибудь из наших, — отрезал отец.

Повисла пауза. Элиза поняла, что сидит с ложкой в руках перед почти полной тарелкой и торопливо, пусть и неумело, принялась есть.

— Злишься, — протянула Лу. — Знаю, за что, но от меня сочувствия не жди — Орион брат мне всё же, какой ни есть. А в свет или хоть за пределы дома тебе показываться надо — сыну ты уже жизнь попортил, этой малютке тоже хочешь?

— Ничего я Рудольфу не портил!

— Ой ли? Ты бы хоть спросил, как он этот год в Хогвартсе пережил, — презрительно фыркнула Лу. — Фабиан, мой племянник, на втором курсе в Слизерине, рассказал нам, как с каникул вернулся...

— Что? — резко спросил отец.

— Чудо, что твой сын только один раз сбежать попробовал, вот что! — припечатала Лу. — И он-то парень, а эта малышка — девочка, ей ещё тяжелее придётся... а когда она вырастет? Что про неё в нашем кругу говорить будут? Мужа ей где будешь искать — среди сквибов деревенских?

— Про нас с братом ничего не говорили, так что какая разница...

— Есть разница, Рэйф. Есть. По девочкам дела их отцов и братьев бьют сильнее, чем по мальчикам.

Отец покосился на Элизу и угрюмо промолчал. Лу осторожно положила ему руку на плечо.

— Никто не требует от тебя таскать ее и сына по гостиным. Пройдись по Косому, навести пару-тройку старых друзей, наплети что-нибудь про дела, которые держат тебя здесь, — она тяжело вздохнула. — Вальбурга бы смогла объяснить лучше, чем я.

— Я и так понял, — отец глубоко вдохнул, будто собирался с мыслями и выдавил кривую улыбку. — Спасибо, что приехала.

— Было бы за что. Детки у тебя славные, смотри за ними получше. Да, и вот еще...

Взрослые заговорили так тихо, что Элиза почти сразу перестала пытаться хоть что-то расслышать и занялась кашей и чаем с поджаренным хлебом; поднос уже почти опустел, когда перина рядом с Элизой чуть провалилась — отец присел на край кровати:

— Что, уши грела?

Элиза округлила глаза и пару раз хлопнула ресницами — с Руди, когда он спрашивал, куда опять подевалось печенье, обычно срабатывало. Сработало и здесь: отец невольно улыбнулся — не криво, а по-настоящему — и достал платок.

— Вот хитрюга, — проворчал он, стирая с лица Элизы остатки каши и варенья. — И ведь не понимает ничего, а туда же...

— Так уж и не понимает, — насмешливо произнесли сбоку; Элиза вздрогнула и обернулась — она не заметила, как вошел мистер Риддл... или он все время тут был? — У тебя удивительно смышленая дочь, Рэндальф. Впервые вижу ребенка такого возраста, который распознал агрессию, направленную на другого человека, да еще и ответил.

— Ты это о чем?

— О том, как Элла немного попортила личико нашей милой Ливи, а потом чуть было не проломила ей голову.

Отец нахмурился:

— Снова лазал у меня в мозгах?

— Упаси Салазар — у тебя там такой бардак, что и самому рехнуться недолго, — парировал мистер Риддл. — Нет, пообщался немного с Ливи и... хм... заглянул глубже. Впечатляет. Жаль, что Вильгельмина оказалась настолько глупа, что предала такую привязанность.

Отец нахмурился еще сильнее; убрал поднос с остатками завтрака в сторону, поплотнее укутал Элизу в одеяло — так, что ей стало жарко — и только после этого негромко произнес:

— Знаешь, наверное я исполню ее желание и освобожу от себя и от детей.

Мистер Риддл не удивился — казалось, он уже знал о решении отца.

— Мне послать за адвокатом? Или еще и за гробовщиком? И когда?

— Гробовщик — это лишнее, — лицо у отца снова сделалось похоже на жуткую маску. — Лукреция сказала, что эта дрянь снова беременна; выходит, она утащила в никуда не одного моего ребенка, а двоих. Так что, когда она разродится, то будет вольна убираться на все четыре стороны... с тем, что успеет собрать за полчаса и без кната в кармане. И без детей, само собой.

— То есть, ты вышвырнешь ее на улицу? — уточнил мистер Риддл. — Хорнби ни за что не примут ее обратно, а другой родни у нее вроде бы в Англии нет.

— На все четыре стороны, на улицу, да хоть на панель, если кто-то на нее купится, — процедил отец. — Меня не волнует, что будет с ней после того, как она родит моего ребенка. Хочет уйти — что ж, я ей помогу, но так, как сам того хочу, — он прищурился и покосился на мистера Риддла. — Осуждаешь?

— Отчего бы? Это твоя жена, и ты в своем праве, — пожал плечами тот. — Так даже будет лучше — может, хоть тогда ты найдешь достойную хозяйку для своего дома и мать для младших детей.

— Ты сам знаешь, что только одна женщина достойна быть хозяйкой в этом доме и матерью моим детям, — проворчал отец. — И что это невозможно. Но ты прав, поискать кого-нибудь надо. Съезжу в Лондон, огляжусь... заодно и детей возьму с собой, пусть проветрятся, — он шутливо щелкнул Элизу по носу. — Да? Страшная миссис Лу Пруэтт сказала, что кому-то нужна перемена мест, ну вот и посмотришь на большой город!

Элиза хихикнула, но ей было совсем не весело. Ни в какой Лондон ей ехать не хотелось; она всего два раза уезжала дальше деревни, и оба раза это плохо заканчивалось.

Ей казалось, что и в этот раз кончится не лучше.

Вопреки словам миссис Лу, Элиза провалялась в постели не два дня, а намного дольше — во всяком случае, солнце заходило и поднималось точно больше двух раз, уж до двух-то Элиза считать умела. Отец хмурился и то и дело строчил кому-то длинные письма и перебирал какие-то склянки; мистер Риддл вполголоса шипел, что отец страдает дурью и что ничего с девочкой — то есть, с Элизой — не случится, просто она не только с лихорадкой слегла, но и "потратилась" на противную Ливи. В конце концов он махнул рукой и сварил целый котел какого-то противного зелья, которым Элизу пичкали теперь вместе с каждым завтраком, обедом и ужином; после зелья страшно хотелось спать, но, просыпаясь, Элиза действительно чувствовала себя лучше и сильнее. Даже как будто немного подросла — во всяком случае, ее рубашка стала коротковата.

Руди забегал к ней по несколько раз в день и уходил только после затрещины от отца или мистера Риддла и приказа "учить уроки, а то опять троллей по зельям привезет". Руди поначалу дулся, а потом перетащил к постели Элизы целый ворох книжек и свитков и уселся с ними с видом победителя — мол, теперь теперь вы меня отсюда не выгоните. Так и повелось: Руди возился с Элизой или читал ей, а пока она спала, строчил что-то в свитках; время от времени к ним заглядывали отец или мистер Риддл, помахивали над Элизой палочками (это называлось "накладывать диагностические чары"), иногда ругали Руди за домашнюю работу и снова куда-то уходили. Однажды, когда Элиза дремала, а Руди в очередной раз что-то учил, к ним зашел мистер Риддл; велел Руди переписать что-то и не позориться и, судя по звукам, уселся рядом читать. Руди еще какое-то время страдал над свитком, а потом осторожно спросил:

— Сэр? Можно мне задать вопрос?

— Он относится к зелью от фурункулов и твоему летнему заданию? — немного рассеянно спросил мистер Риддл.

— Нет, сэр. Но... это кое-что, что мне важно знать, а отец не расскажет.

— Почему же ты решил, что я могу тебе об этом рассказать?

— Вы... — Руди запнулся. — Вы самый близкий его друг и все о нем знаете. И вы никогда не отказывались отвечать на мои вопросы.

Мистер Риддл вздохнул и захлопнул книгу.

— Спрашивай.

— Как связаны брак отца и долги мистера Нотта? Отец сказал, что только напомнил о них мымрам Хорнби, как они тут же переполошились.

С Элизы моментально слетел сон; не открывая глаз и стараясь не шевелиться, она прислушивалась к каждому слову... зря, как оказалось. Потому, что рассказ был не из приятных.

Семья Ноттов, сказал мистер Риддл, всегда была небогата; мадам Хорнби, на которой женился старый мистер Нотт после смерти первой жены, мало что ничего не принесла мужу, не считая небольшой суммы денег и дочки от первого брака, так еще участием в сомнительных предприятиях поставила Ноттов на грань разорения. Девушки Нотт, сказал мистер Риддл, фактически были бесприданницами; старый мистер Нотт был готов выдать дочерей и падчерицу буквально за тех, кто оплатит его немаленькие долги. На этом он и сошелся с родителями отца, покойными бабушкой и дедушкой Руди и Элизы; им нужна была послушная жена для старшего сына, мистеру Нотту — сбыть с рук хотя бы одну из девиц и как можно больше долгов. Отец был против — мать, по словам мистера Риддла, и тогда не блистала ни умом, ни хоть какой-то красотой, к тому же у отца была возлюбленная — но бабушка и дедушка пригрозили лишить его наследства; мать тем более никто не спрашивал — в том договоре она выступала не более чем предметом торга. Само собой, отец так и не смог ни полюбить ее, ни даже зауважать; к тому же, как сказал мистер Риддл, финансовое чутье мадам Нотт, она же мадам Хорнби, ничуть не улучшилось, и в какой-то момент отцу пришлось по-родственному ссужать им деньги, чтобы Нотты могли поддерживать хоть сколько-нибудь приемлемый для их круга уровень жизни — то есть, фактически взял их на содержание. Вот почему, стоило отцу заговорить о долгах, и мадам Нотт, и ее дочь так засуетились: разведись сейчас отец с матерью и потребуй с Ноттов все их долги, они оказались бы на улице.

Руди молчал все время рассказа, только сопел; когда мистер Риддл закончил, он помолчал еще какое-то время и медленно спросил:

— Значит... отец прав, и я правильно догадывался? У нас и впрямь нет матери, так — живая утроба, купленная на развод?

— Не бери в голову, — неожиданно мягко посоветовал мистер Риддл. — Это не одно и то же. Твоя... биологическая мать все же не выродившаяся шваль, не имеющая ничего, кроме относительно чистой крови, и торгующая чревом налево и направо, а женщина из старой и уважаемой семьи. Просто так сложились обстоятельства.

Руди помолчал еще, а потом хмыкнул — весело и зло.

— Что тебя развеселило? — поинтересовался мистер Риддл.

— Подумал о том, сэр, что Амадей драккла с два теперь до меня в школе докопается, — так же весело и зло ответил Руди. — Надо только рассказать всем, что его семейка на содержании у моего отца.

— Всем не обязательно, — поправил мистер Риддл. — Хватит и твоих соседей по спальне, слухи на факультете распространятся быстро. Однако недурно, Родольфус, совсем недурно — ты едва получил информацию, как уже нашел ей достойное применение. Жаль, что пока ты не считаешь нужным применять это к урокам.

— Вот прицепились же с драккловыми зельми, — проворчал Руди, но так, чтобы мистер Риддл не услышал. Элиза продолжала делать вид, что спит, пока не задремала снова, но, кажется, ни брат, ни мистер Риддл не поняли, что она что-то слышала. И, тем более — что что-то поняла сама.

Не сразу, но Элиза сообразила, что к ней отчего-то не приходит мистер Антонин; это было странно — раньше он возился с ней каждую свободную минуту. Как-то раз за завтраком, когда ее уже не держали в постели все время и позволяли садиться за стол вместе со всеми, Элиза не выдержала:

— Де То-и?

Руди поперхнулся чаем, а отец и мистер Риддл как-то странно переглянулись.

— Он уехал по делам, — отрывисто ответил отец после паузы. — Мы встретимся с ним в Лондоне.

— Если ему повезет, — негромко прибавил мистер Риддл, не отрывая от губ чашку с чаем.

— Брось. Он не первый раз ездит по твоим поручениям, все должно сойти гладко.

— А эти дела как-то связаны с тем, что, ну... тогда вечером случилось? — как бы невзначай спросил Руди, ковыряясь в яичнице.

— Много будешь знать — не дадут состариться, — отрезал отец.

— То есть да?

— То есть заткнись и ешь, а то до конца лета есть будешь стоя! — рявкнул отец. — И заканчивай совать нос в дела, которые тебя не касаются!

— Но я же просто спросил!

— А из-под стола на днях во время одной... хм, встречи я, видимо, твою сестру вытащил, — ехидно вставил мистер Риддл. — Твой отец прав, Родольфус: то, чем мы занимаемся — не твоего ума дело. А если уж ты не способен сдержать любопытство, то бери пример с Эллы — она слушает, что-то себе соображает, насколько может, и молчит.

— Говорить не умеет толком, вот и молчит, — проворчал отец, остывая. — Рудольф, серьезно — займись чем-нибудь подходящим. Сундук вон школьный перетряхни — мы едем в Лондон надолго, определись, что из вещей тебе понадобится.

Элиза все не верила, что они куда-то едут, но, едва она поправилась, в замке начался форменный переполох: Малли и еще пара домовиков, которых Элиза до этого не видела, носились повсюду с вещами и чемоданами. Откуда-то появились несколько узлов с платьями, ботиночками, шапочками и детскими мантиями; Малли перебирала их, что-то отбрасывала в сторону, что-то примеряла на Элизу и перебирала снова, так что под конец возникла целая стопка вещей, которая отправилась в отдельный маленький сундучок. Также Малли взялась по утрам одевать Элизу в платье и заплетать ей косичку с бантом; косичка получалась толстой, но короткой, стягивала волосы и неудобно стукала по шее сзади, а бант все время норовил развязаться, но все в доме — и отец, и мистер Риддл, и даже Руди — отчего-то удивленно и одобрительно хмыкали. Элиза пыталась бунтовать против неудобной одежды и банта — старательно оттаптывала край платья, дергала за косичку так, чтобы она растрепалась — но беда пришла, откуда не ждали: Руди, как-то заметивший ее уловки, быстро почистил платье и кое-как всунул выбившиеся пряди обратно в косичку, а потом больно ущипнул Элизу за ухо.

— Мы в Лондон едем, ясно тебе? — сказал он, пока Элиза хныкала и пыталась вывернуться и тоже его ущипнуть. — Там не то, что дома, папа сказал, там надо выглядеть как приличные люди. Думаешь, мне все эти костюмы с мантиями по душе? Да драккла с два, но я же терплю, и ты терпи!

Элиза насупилась и, хотя перестала топтаться по платью и растрепывать косичку, на брата дулась до самого отъезда. С Руди вообще в последнее время стало тяжело; после того, как он второй раз вернулся из этого своего Хогвартса, он начал становиться каким-то слишком взрослым и все чаще говорил как отец.

В день отъезда все встали раньше, чем обычно; домовики, наскоро приготовившие и подавшие завтрак, тут же испарились — как сказал отец, им надо было переправить в Лондон вещи. Ели в странном напряжении, Элиза не понимала, отчего — отец и мистер Риддл сказали, что они всего-навсего переместятся камином в место, где будут жить в Лондоне, но нервничали все так, будто ехали на другой конец света... или сбегали куда-то.

— Ты будешь запечатывать дом? — тихо спросил мистер Риддл у отца.

Тот только головой мотнул и поморщился:

— Нет. Здесь же... да и мало ли, что нам тут понадобится. Просто усилю защитные чары.

Элизе недолго пришлось гадать, что было "здесь же" и почему отец не пожелал возиться с чарами — едва они спустились в зал с каминами, как из соседней комнаты Дилси вывела мать. Выглядели они обе плохо: у Дилси были забинтованы уши и пальцы ног; на матери черное изношенное платье висело мешком, уродливо натягиваясь на животе, волосы были растрепаны и висели грязными сосульками, а на лице кое-где виднелись синие пятна. Мистер Риддл небрежно кивнул матери и шагнул в камин; отец подождал, пока он скроется в зеленом пламени, и подтолкнул к матери Руди и Элизу.

— Зачем? — едва слышно прошелестела мать.

— Я не животное, — отрезал отец. — Можешь поговорить с ними в последний раз. До родов ты будешь у себя в комнате, после... сама знаешь. Но их больше не увидишь.

Мать осторожно, неуверенно шагнула к ним; Руди поджал губы и наблюдал за ней, почти не мигая, и, едва мать попыталась дотронуться до него, отшатнулся в сторону, словно к нему хотело прикоснуться что-то мерзкое. У матери сделался такой вид, будто ее со всей силы ударили в живот, но она через силу улыбнулась, повернулась к Элизе и протянула руку, чтобы погладить по голове. Сама не зная, почему, Элиза вдруг вспомнила день у Хорнби, сцену после возвращения, злые слова Руди — и тоже отпрянула, прячась за отца.

Мать пошатнулась и упала бы, если бы Дилси ее не подхватила; с пару мгновений она только открывала рот, как рыба, выброшенная на берег, а когда заговорила, то в ее голосе то и дело прорывались рыдания:

— Ты... нарочно... да? Чтобы поиздеваться... настроил их против меня и привел...

— Делать мне нечего, — брезгливо бросил отец. — Не хочешь разговаривать? Рудольф, бери Элли и двигай в "Котел", Том вас там уже ждет.

— А ты?

— Я за вами, только скажу... этой женщине... пару слов.

Руди коротко кивнул и, взяв Элизу на руки, кинул в камин пригоршню порошка:

— "Дырявый котел!"

В последний момент Элиза не удержалась и глянула поверх плеча брата: мать стояла на коленях и тянула руки к камину. На мгновение их взгляды пересеклись, и на залитом слезами лице матери промелькнула улыбка, которую от Элизы тут же заслонил зеленый огонь.

В этот раз, похоже, навсегда.