Обратная сторона луны (джен)

Она спрыгнула с табуретки, послушно переставила чайник на стол, схватившись за горячую ручку через многострадальный носовой платок, и подошла.

— Так… посмотрим.

Скабиор одним резким движением оторвал от её платья воротничок с бантиком и повязал ей на шею вместо них красный с чёрным шейный платок, потом надел поверх платья чёрный жилет, вышитый красным — тот, разумеется, оказался велик, пришлось немного уменьшить его с помощью чар — и укоротил подол платья так, что оно стало напоминать длинную рубашку. Под платьем обнаружились тёмно-серые шерстяные рейтузы, плотно облегающие её ноги, и всё вместе внезапно сложилось в странный, но вполне удачный ансамбль. Он трансфигурировал большое зеркало и, с удовольствием оглядывая её, сказал:

— Погляди.

Она замерла — а потом начала крутиться, оглядывая себя с разных сторон.

— Вот как-то так. Нравится?

— Да, — она заворожённо смотрела на себя в зеркало. — Это всё мне?

— Ну, — хмыкнул он, — пусть тебе… забирай, чего уж. Но всё-таки трансфигурированная одежда — это не то… Да и долго не проживет — потом купишь себе похожую.

— Я отдам… как куплю — сразу отдам! — горячо пообещала она.

— Жилет верни — а платок можешь оставить, ладно. У меня их достаточно.

— Спасибо! — она поглядела на него почти счастливо. — Мама меня убьёт, когда так увидит…

— А ты скажи ей, что у нас, оборотней, нынче такая мода, — ласково посоветовал он. — Тебе идёт. И выглядишь старше.

— Спасибо! — повторила она. — Это здорово… Жалко, в школе нельзя так ходить.

— Да почему нельзя? Кто тебе запретит? Под мантией-то? Но в школе я бы всё же носил штаны, — он подмигнул ей. — А то там подростки… И голые ножки могут навести их на такие интересные мысли — метлой не отмахаешься.

Девочка снова вспыхнула.

— А ты как думала. Глаза ещё подвести и губы намазать… Умеешь краситься?

— Немножко, — она смутилась.

— Учись. Всё, пьём чай — и я тебя отвожу назад, — решительно сказал он.

— Я не хочу назад! Пожалуйста, разреши мне остаться! — тут же заныла она.

— Да ты вообще берегов не видишь, детка! — вскинул он брови. — Отправишься домой, как миленькая! Можешь завтра прийти — если хочешь, — добавил он. — Но спать хорошие девочки должны дома. Мне не нужны проблемы с поисками сбежавшей из дома девчонки.

— Правда, можно прийти? Но я же не найду… Мы аппарировали…

— Конечно, не найдёшь, — согласился он с удовольствием. — Ладно. Назначим встречу — захочешь, придёшь. Что тебе дома-то не живётся?

— Там ёлка! И Рождество! — она, кажется, снова собралась плакать. — И все такие… счастливые…

— Не реви! — рявкнул он — она притихла испуганно, но плакать, похоже, раздумала. — А ты стребуй с них денег — и с утра отправляйся по магазинам. Заведёшь себе гардероб новый.

— Мама не даст…

— А это как попросить, — он заулыбался и подмигнул. — А лучше вообще не просить. Ты же знаешь, где у тебя дома деньги лежат?

— Знаю… но… ты… Ты предлагаешь мне их украсть?

— Зачем красть? — он опять вскинул брови. — Красть — это тайно… Просто приди и возьми — на глазах у всех. И скажи, что это тебе компенсация за испорченную жизнь. Вот прямо так и скажи — уверен, они не вякнут. Тем более, это правда. Ну? Что глядишь?

— Я не могу так… у нас… У нас семья большая, и…

— Так ты не бери все. Возьми немного. Символически. Зато сразу перестанут глядеть на тебя, как на убогую — вот увидишь.

— Они расстроятся… и разозлятся, — сказала она неуверенно.

— Да и пусть их, — пожал он плечами. — Всё лучше, чем вздыхать да охать. Ну, лично мне было бы не так противно, — уточнил он. — А ты уж сама смотри.

— Так нельзя! Нехорошо это…

— А ты вообще теперь нехорошая, — хмыкнул он. — Пусть привыкают. Ты в курсе, что оборотни — это не люди, а существа? Как русалки и эльфы?

— Нет, — покачала она головой. — Я не… Мне не сказали…

— Так стыдно же говорить такое в глаза ребёнку, — насмешливо сказал он. — Но факт есть факт: мы не люди. Мы — су-щест-ва. И лично я себя так и веду с ними. С существа какой спрос, — он фыркнул и подмигнул ей. Потом добавил серьёзно: — Они тебя предали, девочка. Иначе бы ты не стояла сегодня там, на мосту. Они все тебя предали: мамочка, папочка, братишки-сестрёнки… все. Люди всегда предают. Запомни.

— Нет! Нет… Неправда! — она снова заплакала, но на сей раз он не стал ей мешать. Пусть плачет. Он тоже плакал когда-то — когда сидел с умирающей матерью, и никому не было дела, есть ли у них хотя бы еда. Не говоря уж о том, чтобы узнать, почему он вдруг не вернулся в школу с каникул. А он так ждал тогда хоть кого-то… Но нет — даже хвалёной Спраут её исчезнувший ученик оказался ни разу не интересен. Так что пусть девчонка поплачет сейчас — по крайней мере, не в одиночестве.

— Правда, — жёстко сказал он, подходя к ней и обнимая за плечи — девочка тут же приникла к нему, обхватила руками и вжалась в него всем телом, горько и безутешно рыдая. Он не отстранялся и даже погладил её по голове и вздрагивающим плечам. — Все предают, если появляется повод, но люди — идут на подобное легче всех остальных. Ты больше не с ними. Ты наша.

— Я не знаю никого… другого…

— Узнаешь со временем.

— А оборотни… оборотни… они держатся вместе? — глухо проговорила она.

— Кто как… да нет, не особенно, — равнодушно пожал он плечами. — Но мы стараемся не выдавать своих без нужды. А людям ты отныне чужая. Они тебя сдадут на раз — даже без повода. Ты думаешь, кто-то расстроится, если ты не вернёшься в школу? Да они там счастливы будут: одной проблемой меньше! На кой им там оборотень? Не учить нельзя — министерство обязало, но, думаешь, они рады? Да они тебя ненавидят все. И будут. Всегда. Потому что боятся. Тебя вон даже родители родные боятся — чем учителя лучше?

— А ты? — она подняла голову и посмотрела на него. — Ты тоже меня предашь? Если придётся?

— Предам, конечно, — кивнул он. — Но только если и вправду понадобится, — добавил он, чтобы хоть немного её утешить. — Все предают — вопрос в том, почему и насколько легко.

— Это неправильно… неправильно… и нечестно…

— Жизнь — сука, — философски заметил он, обнимая девочку и кладя ладони ей на голову. — Тут только вопрос, кто кого поимеет: она тебя или ты её. Учись быть сверху сама, — он вдруг подхватил её на руки и заглянул в перепуганные этим глаза. — И если ты хочешь и дальше со мной общаться — завязывай рыдать по любому поводу. Я не против женских слёз, но ты меня уже ими достала.

Девчонка вдруг обхватила его руками за шею и… поцеловала. В губы. Ужасно неумело и до смерти перепуганно.

— Тьфу! — он немедленно разжал руки, опустив её на пол и отступая на шаг. — Совсем сбрендила? Ещё раз так сделаешь — сниму штаны и так задницу надеру — неделю не сядешь! — он демонстративно обтёр рукавом губы. — Кретинка малолетняя. Ты что вздумала?

— Ну… ты же… мужчина, и ты…

— Я тебе не мужчина! — брезгливо сморщился он. — Я просто… ну, считай, я просто тебя научу, как быть оборотнем. Я не трахаю малолеток! Ты поняла?

Она быстро закивала, очень смущённая и… довольная. Невероятно просто довольная, почти радостная.

— У тебя чокнутый, но очень сильный ангел-хранитель, — сказал Скабиор, вспомнив, наконец, про чайник и заваривая чай прямо в чашках. — Не советую так делать с другими — могут и не понять. Ты хоть предохраняться-то умеешь?

— Я… нет, я не…

Она стала совсем пунцовой — даже отмороженный нос и уши порозовели. Ну, тоже хлеб… Вот уже и кровоток восстановился.

— Я так понимаю, ты девственница…

Девчонка хихикнула.

— …но с такими замашками это ненадолго. Я тебе расскажу, какие зелья нужны — некоторые можно пить сразу после, но вообще обычно женщины делают это заранее.

— А ты… ну… откуда ты знаешь?

— А я родился в борделе, — легко сказал он, с удовольствием наблюдая, как она снова теряется и краснеет. — Так что я об этой приятнейшей стороне жизни знаю много. Мама тебе, как я понял, ничего не рассказывала?

— Н-нет…

— То есть, она не в курсе, что дочка у неё — дура? Которая лезет целоваться к первому попавшемуся взрослому мужику?

— Ты сам говорил, что не мужчина, а оборотень, — почти весело возразила вдруг девочка.

— То есть ты пристаёшь только к оборотням?

— Наверное, — она… рассмеялась. Очень приятным и милым смехом. Ну, слава Мерлину, неужели, наконец, успокоилась? Выпить бы теперь… И вовсе не чаю. А собственно, почему бы и нет-то…

— Вот тем более не советую, — он кивнул ей на табуретку. — Держи свой чай и садись.

Он вынул початую бутылку виски и, выплеснув из своей чашки чуть ли не четверть чая, разбавил свой чай янтарной жидкостью, долив до краев.

— А можно мне тоже? — дерзко попросила девчонка.

— Нет, — отрезал он, пряча виски. — Тебе домой скоро. И вообще — тебе пока рано. Потом как-нибудь дам попробовать.

Он сделал глоток — и блаженно прикрыл глаза. Какой суматошный вечер… Придвинув сундук, он сел на него — больше не на что было, единственный табурет занимала сейчас его гостья — и сделал второй глоток. Святая Моргана, хорошо как…

На столе тем временем что-то шуршало — он открыл глаза и обнаружил, что девчонка не просто сидит и пьёт чай, а собирает разбросанные по столу книжки в одну стопку, бумажки — в другую, грязную посуду — в третью. Некоторое время Скабиор с удивлением наблюдал за этим, потом поинтересовался:

— Ты что делаешь?

— Ой, — она вздрогнула и отдёрнула руки. — Извини… я… я по привычке.

— Да нет… я не против, — проговорил он удивлённо, — тут лет тыщу никто не прибирался толком, я не большой любитель…

— Хотите, я завтра тут уберусь? — радостно вскинулась девочка. — Мне будет приятно… я люблю наводить порядок. Я ничего не испорчу, просто…

— Хочу, — он засмеялся несколько удивлённо. — Конечно, хочу… и тут нечего портить — а на разбитую посуду, если что, есть Репаро. Ну вот, всё от тебя польза, — он потянулся с хрустом. — Тогда завтра встречаемся на мосту в полдень. Не опаздывай — ждать не буду.

— Я приду, — энергично кивнула она. — Спасибо за чай, очень вкусный.

— Чай неплохой, да, — он кивнул и залпом допил свой. — Ну всё… давай одевайся — и домой. Ты далеко от моста живёшь?

— Я не знаю… я, кажется, долго шла… я не знаю, где этот мост. Я там никогда не была раньше, — проговорила она растерянно.

— А где ты живёшь?

— В Милтоне.

— Эк, тебя занесло… ладно, я там бывал — аппарируем на опушку, там лес недалеко — я тебе провожу до деревни, дальше сама пойдёшь.