Обратная сторона луны (джен)

В детстве Арвид любил туман — ему нравилось представлять, что где-то в густой пелене есть вход в одну из тех волшебных стран, о которых рассказывают старые сказки, и думать, что где-то в его глубинах живут их герои. В юности он считал туман романтичным — особенно туман, поднимавшийся над водой: над неспешными теченьем реки или гладью лесного озера. Женившись и поселившись вместе с Гвеннит рядом с одним из таких озёр, он любил по утрам приходить на причал и наблюдать, как тает туман и как сквозь рассеивающуюся в солнечных лучах белёсую дымку постепенно проступают очертания другого берега, а летом они иногда купались в озере, заплывая далеко-далеко, так, что вокруг не было видно ничего, кроме этих молочно-белых облаков, и легко можно было представить себе, что ты плывёшь прямо по небу. Но теперь — теперь Арвид вряд ли сможет когда-нибудь смотреть на туман без липкого иррационального страха, заставляющего его цепенеть в ожидании неизбежного. Туман умел лгать — о, он великолепно умел обманывать и порождать то, что ты меньше всего ожидал — и поэтому ты был перед ним беззащитен.

Когда туман проглотил Причарда, Арвид ощутил лишь смутное беспокойство, которое списывал на то, что это первая для него операция, но когда в нём растворилась даже О’Нил, и Арвид остался удерживать антиаппарационный купол над островом в одиночку, мысли в его голове, наконец, начали приобретать верное направление. С этим туманом с самого начала всё было не так. О, сколько раз он ругал себя за то, что сразу не обратил на это внимания! Он знал, он же всегда знал, что туман — это мириады крохотных капель воды, распылённые в воздухе, но ведь его мантия всё время оставалась сухой...

Арвид не успел додумать эту мысль до конца, спиной ощутив чьё-то присутствие. Сколько раз они отрабатывали на учениях подобные ситуации, но в реальности всё оказалось совсем не так. Он обернулся резко, как его и учили, и вскинул палочку — но тот, кого он увидел у себя за спиной, заставил его замереть. Всего на мгновение — ведь этого просто не могло быть! Но нет, напротив него стоял Квинс, Кевин Квинс, этот забавный нелепый защитник оборотней. Он улыбнулся слегка виновато, а после поднял ладонь и, резко дунув, отправил Арвиду в лицо облако серебристой пыльцы. И это было последним, что Арвид запомнил, прежде чем пришла тьма.

…Сознание возвращалось медленно. Это было похоже на пробуждение после глубокого вызванного зельями сна — Арвид помнил, как однажды на втором курсе сильно расшибся, не справившись с метлой и врезавшись на ней в дерево, и мадам Помфри поила его какими-то зельями, после которых он наутро никак не мог нормально проснуться. Однако в конце концов реальность вернулась — и Долиш, открыв глаза и сфокусировав, наконец, взгляд, сумел осмотреться. Они все были здесь — все пятеро… и ещё двое из других групп... и, кажется, не только они. Впрочем, остальные держались поодаль — а их семерых, похоже, просто сложили рядом. И Арвид пока не мог понять, живы они или нет.

Арвид медленно сел, а затем попытался подняться — что-то не пускало его, держало за правую щиколотку, и он, приподняв штанину, увидел, что она обвита чем-то, больше всего напоминающим… корень дерева. Долиш попытался высвободиться, однако корень вдруг дёрнулся и неприятно сжал его ногу, потащив немного назад. Арвид замер, вспомнив дьявольские силки, хотя то, что сейчас держало его, вроде бы, совершенно не походило на них — и это сработало: растение тоже успокоилось и даже немного ослабило хватку.

Какое-то время Арвид тихо сидел, просто оглядываясь и пытаясь понять, куда они все попали. Пол был земляным — если это вообще был именно пол, а не просто земля — а всё вместе это напоминало… пещеру? Здесь царил полумрак — свет проникал откуда-то сверху, но потолка видно не было — или же он просто терялся среди корней, часть которых поросла длинным тёмно-зелёным мхом. Пещера — Арвид решил пока называть это место именно так — имела форму неправильного круга, немного сплющенного с одной стороны, там находилось несколько входов. Арвид насчитал три, и каждый из них был закрыт странной, словно из веток, хаотично сплетенных между собой, решёткой. По стенам и в центре пещеры, совсем неподалёку от Долиша и остальных членов группы, были корни — толстые, некоторые — с бедро взрослого мужчины, переплетающиеся и… живые. Арвид не мог подобрать других слов, но хотя те были прохладны и неподвижны, он не мог отделаться от ощущения, что на обычное дерево они походят не больше, чем крапы — на обычных собак.

Голова неприятно ныла. Арвид потёр виски и, обернувшись к зашевелившемуся рядом с ним Причарду, тихо окликнул его:

— Сэр?

— М-м-м, — застонал тот, открывая глаза и с некоторым трудом фокусируя взгляд на Арвиде. — Долиш, — проговорил он, наконец, хрипло. — Не помнишь, как мы тут очутились?

— Нет, — тихо ответил Арвид. — И не представляю, где мы.

— Не нравится мне тут, — сообщил ему Причард, бросив свои попытки подняться и теперь пытаясь лечь как можно удобнее. — Ты цел?

— Вроде, — кивнул Долиш.

— Уже хлеб… а скажи мне, что ты помнишь последним? Потому что я помню такую несусветную чушь…

— Я помню…

Он запнулся — потому что помнил он феерический, невозможный бред: Кевина Квинса, с виноватым лицом в ореоле серебристой пыльцы…

— Бредовую галлюцинацию, — сказал, хмурясь, Арвид.

— Вот и я… спросить бы остальных — но, вроде, никто пока не очухался, — Причард вновь попытался сесть — движения его были неловкими и неуверенными. Тихо ругаясь, он стиснул руками голову и, вновь оставив свои попытки, лёг на землю. — Мне здорово прилетело по голове, — сказал он с досадой. — Я думал, что видения от этого… ан, видимо, нет. В глазах всё плывёт… надо как-то выбираться отсюда.

— Мы, в некотором роде, привязаны, — сказал Долиш, демонстрируя ему свою ногу. — И тут очень странное место.

— Не то слово, — Причард хмыкнул. — Но земля мягкая — раскопаем… не камни же.

Они вдруг услышали шум, и у крайнего левого входа появились люди в светлых хитонах и полотняных штанах. Кто-то из них коснулся загораживающей проход решётки, и та… раздвинулась — прутья просто разошлись вверх и в стороны, пропуская пришедших. Прежде, чем пленники успели хоть что-то спросить, шедший впереди мужчина молча взмахнул палочкой — и это было последним, что запомнил Арвид.

Очнулся он так же резко — его словно бы разбудили, и он обнаружил себя стоящим в ряду своих товарищей на коленях посреди, если судить по холодному, однако гладко стесанному камню пола, тоже пещеры, чьи стены и потолок терялись во тьме. Её освещали четыре чаши с огнем, а в самом центре пещеры — посреди пляски огня — на постаменте стояла, сияя в отблесках пламени… арфа. Именно её бледная схематичная копия украшала ирландский флаг — но разве рисунок на полотнище способен передать всю красоту словно ожившего золота?

Откуда-то вдруг повеяло ветром — Арвид сморгнул, а когда вновь открыл глаза, то увидел стоящую на краю постамента худую высокую женщину в длинных, в пол, белых одеждах, мягкими складками укрывающих её тело. Женщина тоже на него посмотрела — и от её взгляда, тёмного и глубокого, волоски вдоль его позвоночника встали дыбом.

— Как твоё имя? — спросила она, обращаясь к Причарду — голос оказался высоким и сильным, какой бывает у хороших ораторов. Она стояла спиной к пламени, так что пленники не могли разглядеть её лица — а вот она их, по всей видимости, отлично видела.

— Не знаю, леди, в курсе ли вы, — насмешливо проговорил Причард, — кого вы поймали…

— О да, — она, кажется, усмехнулась. — Вы называете себя аврорами, гордо носите форму, и полагаете себя доблестными защитниками хрупкого мира — хотя я полагаю, что вы не более чем глупые дети, заигравшиеся в войну, которые давно заблудились в сумерках. Но теперь вы сами пришли ко мне — и я приведу вас к теплу и свету своего очага.

— К свету, — напряжённо повторил Причард.

Шутки кончились, понял Арвид, увидев тень, лёгшую на лицо командира. Обещающая привести к свету женщина, которая держит вас в заточении — это всегда крайне нехорошо и очень серьёзно.

— Я понимаю твой скепсис, — кивнула она. — Но ты так и не назвал своего имени.

— Причард, — сказал он.

— Разве это имя, данное тебе при рождении твоими отцом и матерью?

— Ну разумеется, — тот фыркнул. — Разве похоже на кличку? Однако теперь ваша очередь… как вас зовут?

— Ты и твои друзья могут звать меня Моахейр, юный Грэхем, старший сын Алана Причарда. Так на языке моей земли звучит слово Мать, и так зовут меня мои дети.

— А не просветите ли вы нас… уважаемая Моахейр, — почти вежливо спросил Причард, — куда же мы имели честь так неосторожно, как вы выразились, сами прийти?

— Всему своё время, — возразила она. — Ты очень самонадеян, Грэхем Причард, но это чувство вообще свойственно волшебникам, воспитанным в вашей среде… я назвала тебя юным, но тебе ведь уже есть тридцать три? Или нет, — проговорила она задумчиво, внимательно разглядывая его лицо. — Возможно, твой разум ещё не окончательно поглотил твою душу, — прошептала она, делая странный жест.

Свет погас.

И раздалась музыка.

Она была… сладкой. Нежная, ласковая, она утешала и успокаивала, пела что-то очень знакомое и приятное — Арвид вдруг подумал про Гвеннит, про то, как встретил её — там, в архиве… как она стояла на лестнице, а вокруг кружились белые снежные птицы, садились ему на плечи — а он кормил их с ладони тёплой собственной плотью…

Он вскрикнул от боли и посмотрел на руки — не задумываясь о том, как может видеть в кромешной тьме — кожа на ладонях была будто исклёвана острыми… клювами? Или словно он со всей силы ударил ладонями по доске, полной гвоздей? Он огляделся недоумённо, не понимая, как и обо что мог тут пораниться, но вокруг не было ничего похожего. Он обернулся — лицо Причарда пересекала яркая алая линия, и он с таким же недоумённым видом стирал с него кровь.

— Хорошо, — спокойно проговорила женщина.

Музыка умолкла, и пламя в чашах вспыхнуло снова. Арвид опустил взгляд на свои руки — кожа была цела и чиста, на ней не было никаких следов…

— Не нужно бояться боли, — сказала женщина почти сочувственно. — Боль — это всего лишь инструмент познания своей внутренней тьмы. Однажды вы привыкнете к ней, дети, а когда тьма уйдет, боль уйдет вместе с ней.

Она поднялась и ушла, не произнося больше ни слова.

— Встать! — произнёс мужской голос, так резко контрастирующий с голосом той, что назвала себя Моахейр — и пленники снова погрузились в беспамятство.

Очнулись они в первой пещере, всё так же удерживаемые кто за запястья, а кто за щиколотки корнями.

— Она чокнутая, — проговорил, наконец, Причард.

Очень серьёзно и мрачно — Долиш даже не помнил, чтобы видел его таким.

— Разве сейчас это важно? — не слишком уверенно возразила Фоссет.

— Ещё как. Мы в плену у чокнутой бабы, кажется, под землёй — да, мордредовы яйца, это важно, — сказал он всё так же серьёзно. — А главное — я понятия не имею, как и что она с нами сделала. У тебя руки были в крови — что ты видел? — спросил он у Долиша.

— Птиц, — неохотно ответил Долиш. — Которые их клевали.

— Это какая-то неизвестная мне менталистика — я даже не слышал о таком, — задумчиво проговорил Причард. — Ладно…. Посмотрим, что будет дальше.