Клан Ночных Фурий (джен)

Тогда, десять лет назад, ему казалось, что это так просто — взять и сбежать в неизвестные дали, где были и приключения, и верные друзья, и новые знания, и интересные места, народы и истории…

На деле всё оказалось намного сложнее.

И чем больше впоследствии размышлял Иккинг над теми событиями, тем больше убеждался, что что-то в том было нечисто — не могла просто так десятая Советница Клана Ночных Фурий оказаться столь далеко от родного острова без видимой на то причины.

А что-то толковое рассказывать она отказывалась.

Но почему.?

Ответа Иккинг не знал до сих пор и уже не надеялся найти его, ведь теперь спрашивать было не у кого.

И незачем.

Оставалось только помнить.

Помнить, что летели они до Чёрного Острова чуть меньше суток, лишь раз остановившись на каком-то невзрачном клочке земли для того, чтобы отдохнуть.

Море, море, море…

Серые скалы и холодный воздух, облака, казавшиеся просто очень густым туманом и поселившееся где-то внутри разочарование из-за ещё одной разрушенной иллюзии, растоптанной сказки.

И всё же — жило в нём странное, непонятное и неуловимо завораживающее чувство, ускользающее от сознания ощущение, словно это всё уже было когда-то, но только не с ним и не с Лувеˈн, а с кем-то другим, где-то далеко и очень, очень давно.

Что за безумие?

В этом он тоже так и не разобрался до сих пор.

А остров оказался до безобразия красивым — всё точно так, как и говорили байки: скалы, утопавшие в цветах и пышных лесах.

И вот вроде не столь сильно они переместились на юг, но воздух здесь даже утром был ощутимо теплее, чем на его родном Олухе, и это вселяло надежду на нечто хорошее — им, детям холодов тепло всегда казалось предвестником чуда.

И именно поэтому магов огня, достаточно редких на их Архипелаге, так ценили.

Ведь именно они были воплощённым чудом.

Народ, населявший Чёрный Остров, тоже оказался именно таким, каким его описывали торговцы, за одним лишь исключением — Совет состоял не из людей, а из… драконов.

Ночные Фурии, которые действительно населяли эту землю и даже осмелились приютить у себя некоторых достойных, по их мнению, людей, и выбирали двенадцать мудрейших из себе подобных, которые и составляли Великий Совет, который передавал свою волю людям через Старейшину, которого тоже выбирал сам.

Даже в человеческом поселении не человек был правителем.

Не было правителей вообще.

Когда Иккинга представили Совету, он был растерян, напуган и мало что соображал, ведь его жизнь сделала столь крутой поворот, что представить было трудно.

Детское сознание, как известно, было как ничто иное пластично, но даже это мало вписывалось в привычнее для ребёнка мироустройство.

Что ему ещё оставалось?

Только жаться к приёмной матери и ждать решения Совета, оказавшегося донельзя недовольным тем, что Лувеˈн желала сама растить и учить человеческого ребёнка, которого, по-хорошему, стоило отдать людям.

* * *

— Зачем ты привела этого ребёнка вообще?

— Он не такой как все, разве не ясно?

— Но это не причина делать его… таким. Ты же жизнь ему сломала, решила за него всё, разве ты этого не понимаешь?

— Лучше вас понимаю, но по-иному я не могла поступить — мальчик умирал, а потерять такой талант по глупости… это было преступно. Недопустимо.

— И ты решила похитить человеческого ребёнка?

— Он сам согласился.

— Он ещё мал и не может сам решать.

— Он придерживался слишком вольных для его стаи суждений и непременно погиб бы, останься он с ними — там у него не было будущего. Между конкретной и жестокой к нему жизнью и гибелью ребёнка, я выбрала жизнь.

— Но почему?

— Он сильный, он справится.

— Ходишь вокруг да около… а сути нет.

— От твоего ответа, сестра, зависит судьба этого мальчика.

— Ладно… Но разве вы этого не видите? Не чувствуете? Он же Отражение Стража.

— Отражение?

— Разве это возможно?

— В этом безумном мире возможно всё.

* * *

В конце концов Совет принял решение оставить Иккинга на воспитание Луве’н, но поручить обучение его некоторым чисто человеческим навыкам людям из деревни.

И мальчика это устраивало.

Он внезапно для себя, помимо матери, обзавелся ещё и братьями — старшими и младшим.

На самом деле, как довелось однажды услышать (или подслушать, но не суть) Иккингу, у его приемной матери раньше было ещё четверо дочерей, но двое из них в неизвестном направлении покинули родное гнездо и с Луве’н никак не общались, и ещё двое погибли при невыясненных обстоятельствах.

Можно было бы счесть, что его мать искала своих потерянных дочерей, когда подобрала его, но прилив это было слишком много аргументов, главным из которых был тот, что старшие дети Фурии погибли ещё до рождения мальчишки.

Со временем он просто перестал об этом думать.

Слишком больно.

Вот так и получалось — он остался без матери, а Луве’н без своих детей, и в итоге они нашли друг друга, найдя так утешение.

Неплохая теория.

Но правдива ли она?

Не важно.

Со временем, поддавшись традиции называть по имени даже родителей, Луве’н превратилась в его речи в Лувену, а та — в Луну, и никто не имел ничего против, тем более, что это имя примерно так и можно было перевести в одном из его смыслов.

Люди из поселения называли его Луве’н’авер.

Сын Луве’н.

Сын Луны.

Так и стал он представляться редким торговцам, заглядывавших на эти земли не чаще раза в пару месяцев

Да и не нужны были никто Теням — небольшое, чуть больше полутысячи человек, поселение обеспечивало себя всем само — и едой, и одеждой, и оружием.

И знаниями.

Нередко так бывало, что старший или средний из сыновей главы семьи уходил путешествовать, и возвращался лет через десять, вместе с новыми знаниями, записанными в тщательно хранимые, от всех бел оберегаемый книги.

Пожалуй, Библиотека Черного Острова была одной из крупнейших на архипелаге.

Даже соседнее племя, Драконьи Защитники, населявшие остров Кальдера Кей, не могли такой похвастаться.

И это тешило самолюбие народа.

Люди приняли сына Фурии благосклонно (ещё бы, будто выбор у них был, как относиться к ребенку, усыновлённому Десятой Советницей) — вместе с местными ребятишками Иккинг учился драться, выживать в лесу, охотиться и ездить верхом, читать, писать и говорить на различных языках этого мира, и многому, многому другому.

Детей с различными дарами, естественно, учили ими управлять — маги огня держались отдельно от магов земли и тех, кто слушал деревья или животных, и так далее.

У Иккинга сначала словно и не было никакого Дара, но потом, внезапно, он понял, что был способен видеть незримые для большинства людей и даже драконов потоки энергии, которая, подобно воде или ветру, струилась через людей, концентрируясь в них и сияя особенно ярко, когда те использовали свои способности.

Поразительно.

Конечно, из людей ему никто не верил.

И с тех пор Иккинг о своих способностях молчал — только с матерью он поделился, получив с её стороны совет в качестве эксперимента присутствовать на тренировках других детей и запоминать увиденное.

Так и повелось — мальчишка завороженно наблюдал за тренировками магов, следя за тем, как энергия преобразовывалась в пламя (так вот откуда оно бралось!), как она же заставляла двигаться и или обращаться в лёд воду, как она покоряла воздух или она же, пропитавшая каждую частицу, заставляла двигаться и менять свою форму землю.

Не было магии в привычном для них понимании.

Была энергия.

Только она.

Иккинг видел, как вспыхивали золотые нити между Говорящими и зверями, как сияли глаза Смотрящих, как…

Перечислять можно было бесконечно.

Это простое осознание сделало свое дело — Иккинг поверил в свои силы и стал проводить свои эксперименты по управлению этой самой энергией.

Конечно, сначала безуспешно.

Потом — тоже не было блистательных результатов.

Три года понадобилось мальчику на то, чтобы достичь сколько-то значительных результатов — покорение всех четырёх стихий на среднем для его возраста уровне было победой.

До того момента он мог только менять скорость течения этой энергии внутри себя самого, укреплять каналы, по которым она струилась и со временем увеличивать объемы этой странной силы, что он мог пропускать через себя.

Больше всего радовала способность черпать эту энергию из окружавшего его мира.

Конечно, во всем мастерства достичь было невозможно, и ему оставалось только работать над собой, над своим разумом и телом, дабы учиться управлять этой энергией.

Ведь помочь ему было некому.

Ведь даже в библиотеке их острова не было ни слова о таком.

Ведь даже Совет ничего такого не знал…

Или не желал говорить.

* * *

— Я в течении целой луны взывала к Великим, и получила в ответ видение.

— И что же ты видела?

— Всё то правда. Мальчик действительно Отражение.

— Значит…

— Да. Древние легенды не врали, и это значит, что перемещаться между реальностями действительно возможно.

— Ты видела Оригинал?

— Это ещё хороший вопрос, кто чьим отражением является, но — да, видела, и это впечатляюще. Настоящий Владыка.

— Он способен спасти всех?

— Уже спас. Течение времени в наших мирах немного разниться — они уже ушли далеко вперёд.

— Значит, и Отражение Стража спасёт нас, когда придёт миг.

— Или погубит.

— Почему ты так решила?

— Совет из мира Стража был готов избавиться от него, только или им не хватало. Потому он и остался жив, потому живы были и они. Нужно запомнить действия наших Отражений, чтобы никогда их не повторять.

— А иначе?

— Страж мог убить тысячи щелчком пальцев. Этот — станет равным ему.

— А не стоит ли избавиться нам от него, пока он не стал угрозой.

— Нет. Уже поздно.

* * *

Оставался ещё открытым вопрос о том, как именно ему удавалось говорить с Луве’н и другими Фуриями, да и драконами вообще, если Дара Говорящего за ним не наблюдалось.

Да и речь эту и речью назвать были нельзя — слов, по крайней мере, не было.

Только мысле-образы, их заменявшие.

Все звуки, драконы и издаваемые, словами не были, как не были словами смех, плачь или шипение с рыком, к которым люди тоже прибегали порою.

Если верить древним книгам, драконы и некоторые люди были способны не только мысленно разговаривать друг с другом, но и, самые сильные из них, читать мысли и даже воспоминания других, вплоть до полного подчинения жертвы.

Это было страшно.

Этому было почти невозможно противостоять.

Способных на это Разумных не осталось в их мире, а учить их было некому…

И слава Странникам.

Никто не знал, почему века, если не тысячелетия назад в этот мир пришли люди, поголовно обладавшие тем или иным Даром, вытеснив собой какой-то другой народ…

И какой народ.

Но, как это понял для себя Иккинг, повсеместная одарённость ослабила людей по сравнению с тем, какой силой могли обладать некие избранные представители рода людского, ведь, судя по всему силы всегда оставались неизменными в своём количестве для всего мира, но делились между всеми людьми.

Но некоторым, судя по всему, повезло рождаться более сильными, чем все остальные.

Лишаясь того, что дано было всем, они становились обладателями всего.

Но вопрос о том, как обучиться наукам защиты своего Разума, оставался открытым, так как никто из известных ему Мастеров не подходил, а оказаться под влияние какого-нибудь Истинного, раз он стал носителем драконьей крови, не хотелось.

Помочь тут не мог даже Туфˈлес, средний сын Лувеˈн, который, в пересчёте на человеческие года, был почти ровесником самого Иккинга, и из всех Фурий, с годами, стал ближе всех для мальчишки.

Даже слова «лучший друг» не подходили, чтобы описать всё то.

А «брат» подходило, но только в драконьем понимании.

Ведь семья — это главное.

С годами к Фурии прицепилось прозвище Беззубик, которое, опять-таки, было неточным переводом его имени, а потому к нему все отнеслись спокойно.

Но сам факт того, что дракон дал себя назвать человеку, для всех многое значил.

Он значил даже больше, чем-то, что Беззубик позволили Иккингу оседлать себя, и стал теперь летать с всадником на спине, совершенно того не стесняясь и совершенно не обращая внимания на смешки других драконов.

— Идиоты, — говорил всегда его брат, — Не понимают, что сами себе врагов наживают.

То, что Беззубик так думал успокаивало.

И вроде бы всё было даже хорошо.

* * *

— Может быть, стоит ему рассказать?

— Про Небесных Странников?

— Да. Ведь рано или поздно он до сути покопается, и тогда… не будет приделу его гневу, когда он поймёт, сколько знаний мы скрывали от него.

— Боитесь повторить ошибки своих Отражений и создать слишком сильного Одарённого?

— Он уже сильнее всего Совета, просто не осознаёт этого — сырая, необузданная и неуправляемая его сила пока что мало ему помогает, но… вы замечаете? Он с каждым днём становится всё более сдержанным и сконцентрированным.

— Сейчас он — мириады искорок, но настанет миг, когда он сумеет заставить искры слиться в единый поток, и это будет разрушительно.

— Поэтому и не хотите учить?

— Не хотим растить себе своего палача.

— Так почему вы убьёте его просто?

— Великие наблюдают за ним, ведут его по Дороге Жизни, и нельзя им перечить в этом, их гнев в стократ страшнее этого мальчишки.

— Одного я понять не могу — вы не боитесь, что, обидев мальчика, вы разгневаете Стража?

— Действительно, что, если Отражения могут общаться между собой?

— Это нас уничтожит.

— Значит, надо рассказать. Пусть у нас будет хоть какой-то шанс.

* * *

Настал тот миг, когда Иккинг научился контролировать не только энергию внутри себя, но и ту, что струилась вокруг него, омывала его и всё вокруг бескрайним океаном.

И это был знаменательный день.

Одно дело — ощущать её, видеть её, использовать для пополнения собственного запаса, и совершенно другое — изменять её течения, даже не пропуская через себя, не превращая её в собственную энергию.

С того момента ему полностью покорился Огонь.

Для воздуха он был сам — слишком непокорным, сказали бы Дети Ветра, но это было правдой лишь от части.

И ни разу — не истиной.

Когда же мальчишка (ему тогда едва исполнилось пятнадцать лет), понял, что ему под силу было изменить течения энергии в чужом теле, или, к примеру, забрать всю эту силу себе, он испугался.

Ведь это означало, что он был способен убить, даже не прикоснувшись к жертве.

Одной только мыслью.

Одной только волей…

Это было страшно, и осознание собственной сил не кружило голову — лишь возлагало на него ещё большую ответственность, ведь теперь…

А что — теперь?

Всё, чего он добился, исследуя собственный дар, было его личной заслугой, и никому он не был в том обязан, и потому он не должен был отчитываться перед кем бы то ни было, кроме собственной совести, которая, в последнее время, столь часто замолкала в определённые моменты.

Дрессированная она у него, вообще-то.

Выученная.

А иначе никак…

Прошлось ему стать таким — иначе было не выжить среди с годами ставших недобро погладывать на него драконов и откровенно сторонящихся его людей, а теперь, внезапно, после обретения матери и братьев, жить хотелось любой ценой.

Неужели все Разумные, его окружавшие, сумели почуять, осознать его силу и теперь именно поэтому столь старательно его избегали при любой удобной возможности?

Исключением были только Беззубик и Луна.

Брат и мать всегда были на его стороне, но, как стол замечать Иккинг, им за то тоже доставалась часть его нехорошей славы.

Плохо.

* * *

— Я чувствую — конец близок. Об этом говорят и Великие, посылая мне видения.

— Ты уверена?

— Да. И с нашей гибелью возвысится тот, кто раньше был в тени, кого мы обидели своим молчанием. Но знания мы унесём с собой.

— Нанести превентивный удар?

— Нет. Ждать и быть готовыми ко всему.

— Почему мы проводим Совет без Луве’н? Она тоже одна из нас. Так нельзя…

— А ты как думаешь?

— Да, разве ты не видишь? Она не способна бить объективной в этом вопросе, она до конца будет защищать своего птенца, даже если это обернётся всеобщей гибелью.

— Она больше не хочет хоронить своих детей?

— И слава Великим, что она ещё е знает, кто стоит за гибелью её дочерей.

— Всё же все?

— Все.

— Но почему?

— Они слишком многое узнали, нельзя было это так оставлять… Это уничтожило бы нас намного раньше, чем этот мальчишка.

— Разгневали вы Великих своим равнодушием. Теперь пришла пора платить по счетам.

— За всё нам воздастся по ту сторону Грани.

— Кто бы позволили нам там оказаться…

* * *

Кузня всегда была в распоряжении Иккинга — никто из местных не смел перечить мальчишке-изобретателю, когда ему в голову приходила очередная безумная или же просто странная идея, ведь пытаться его остановить от её воплощения было бесполезно, да и вообще — себе дороже.

Поэтому мальчишка на радостях смастерил себе сначала, в дополнение к седлу для Беззубка, лётный костюм — лёгкую броню, которая защищала от мелких неприятностей, помогала не замёрзнуть, да и вообще была крайне полезной штукой.

Потом — кинжалы.

Так, на всякий случай.

А потом он внезапно, насмотревшись на тренировки магов воздуха, загорелся идее создать себе собственные крылья, чтобы, сочетая их с магией воздуха, он мог летать и без Беззубика.

Фурия на такой порыв не обиделся, прекрасно понимая своего брата — ему это просто было нужно.

Именно во время очередной проверки этого изобретения Иккинга застала весть о том, что Маараˈн, брат Луве’н, Пятый Советник Клана Ночных Фурий, решил вспомнить славные традиции древности и захватить власть над всеми остальными жителями Чёрного Острова — и драконами и людьми.

И именно это спасло Иккинга и Беззубика от участи их братьев — Лурˈлес и Науˈлес погибли от руки (лап, стало быть) своего дяди, защищая свою мать, отказавшуюся признавать Пятого выше себя.

За что и поплатилась.

Братья тогда замерли, словно им стрела в сердце попала — так больно, так невыносимо больно им было.

То, что соединяло их с матерью, далеко не тонкая золотая нить оборвалась со званом и скрежетом, заставляя их, задыхаясь и дрожа, прижаться друг к другу, скуля и подвывая.

Ужас.

Одиночество.

Бесконечное ощущение собственного сиротства…

Конечно, Беззубику досталось больше — он был кровным сыном Лувеˈн, он был кровью же связан со своими братьями, и потому особенно остро ощущал потерю.

Иккинг с остальными своими братьями общался, надо признаться, достаточно мало, довольствуясь самим по себе их наличием.

Ему этого хватало.

И вот как оно всё обернулось…

Как же им повезло, что они были в тот миг даже не на соседнем острове — за несколько часов лёту от Чёрного Острова, вне досягаемости своего дяди и его последователей.

Да — именно последователи.

В одиночку Пятому было невозможно провернуть всё это — будь он хоть десять раз Ночной Фурией, от этого другие драконы не становились Фуриями меньше, и не переставали представлять для него угрозу.

Но вместе… вместе они были страшной силой.

Драконы устали от неопределённости решений Совета, они, по природе своей привыкшие подчиняться одному единственному вожаку, теперь тоже желали возрождения древних правил и законов.

Маараˈн расправился со всем Советом, за исключением Седьмой и Одиннадцатого — те тоже слишком любили жизнь, чтобы так глупо погибнуть, и потому благоразумно, по их мнению, подчинили, признавая власть сильнейшего из них.

Людей, как ни странно, не коснулся переворот в рядах Фурий — те были слишком заняты своими повседневными делами.

Как всегда — самые значимые события оставались незамеченными.

Пять дней потратили братья на то, чтобы прейти в себя и окончательно понять, что же им теперь делать, и за то время все драконы, а потом, всё же, и люди, подчинившись своему Старейшине, коим был один из Говорящих, присягнули на верность своему Королю.

Бывшему Пятому Советнику…

Ответ нашёлся там, где его изначально и не искали.

Маараˈн сам вернул силу Древним Законам, и в этом была его главная слабость, ведь он не учёл, что запугать он сумел не всех, и обязательно найдутся те смельчаки, что вызовут его на дуэль.

А Дуэль Одарённых всегда заканчивалась гибелью одного из её участников — это было правило.

Трофеи доставались победителям.

Это — тоже правило.

И им теперь следовало вспомнить о нём, об этом правиле и всех его последствиях, бросив вызов самопровозглашённому Королю Клана Ночных Фурий.

Точнее не им — ему.

Иккингу.

Если доселе он боялся собственной силы, боялся нечаянно навредить окружающим, то теперь он не боялся ничего — он однажды уже потерял мать, и теперь это чувство только разбередила предыдущую, ещё не заросшую рану на его душе.

Теперь осталась только решимость на пополам с чувством долга — он не хотел проливать кровь, не хотел убивать, но, как оказалось, не так уж и неправ был его отец в собственной жестокости.

Страшно было то, что Стоик не видел в этом ничего ужасного.

Иккинг же осознавал чудовищность собственной задумки, и страдал от этого, но понимал — кроме него воплотить её было некому.

Некому было спасти их всех.

Большая сила накладывала ещё большую ответственность.

И когда наставал момент истины, когда на кону стояли сотни жизней, было не до моральных терзаний и не до чистоты собственной души, не до размышлений о жестокости и несправедливости этого мира.

Было время действовать.

* * *

— Как и говорила Третья… Всё мертвы.

— Ты это чувствовала?

— Да. И именно поэтому подчинилась Пятому. Конечно, я видела, как он с каждым годом всё глубже скатывался в своё безумство, грозя задрать с собой на дно непозволительно много своих собратьев.

— История повторяется?

— Моё Отражение в мире Стража приняло решение бездействовать, подчиниться обстоятельствам, которые, порою бывают непреодолимыми даже для нас.

— Ты знала, что всё закончится этим.

— Смерть Лувеˈн должна была окончательно закалить его дух — он не имеет права сломаться.

— Смерти нет. Но он об этом так и не узнал.

— Его незнание было залогом нашего выживания.

— Ты слишком жестока к мальчику.

— Он теперь — наш Король. И драконов, и людей. Всех жителей Чёрного Острова.

— Теперь-то он имеет право знать.

— Теперь — да.

* * *

Да, Дуэль оказалась единственным возможным выходом из той ситуации, в которой они оказались, но безумием было думать, что простой человек был бы способен убить само Злобное Порождение Молнии и самой Смерти.

Но Иккинг был непростым человеком.

Под вопросом было то, являлся ли он человеком теперь вообще, но теперь было не до этого.

Теперь надо было решаться — как убить своего дядю в честном сражении, в которое его сообщники вмешаться не посмеют, ибо тогда победителем сочтут того, кто проигрывал.

Хотя, проигравшего добьют.

Это — тоже правило.

Один из безумных, но не лишённых смысла древних законов.

Впрочем, как оказалось, Маараˈн легко выходил из себя, если его взять на слабо, особенно перед всей толпой.

Сам бой Иккингу не запомнился — алая пелена перед глазами, не то кровь, не то просто холодная ярость, мешала ему понимать происходящее полностью, но в миг, когда Пятый был в шаге от победы, парнишка применил свои способности во всей красе.

Заставить энергию в чужом теле потечь в ином направлении, обвить сердце, раздавить его, пережать трахею, превратить внутренности в кашу?

Запросто.

Он тренировался доселе только на зайцах да волках, но, как показала практика — главной была суть, а не форма, и она всегда оставалась одной и той же.

Убийство есть убийство.

И не важно — кого.

И умирал Маараˈн долго, метаясь в агонии и собственном бессилии.

Но в конце концов чужая для тела энергия победила непревзойдённую регенерацию Ночной Фурии, и жизнь самопровозглашённого правителя Чёрного Острова оборвалась.

Так Иккинг Лувеˈнˈавир стал Королём в шестнадцать лет.

И после этого он во многом повторил действия своего предшественника, заставив всех жителей Чёрного Острова присягнуть ему, а тех кто отказался это сделать… он мог дать им выбор между смертью и изгнанием, но, ослеплённый своим горем, он не думало милосердии.

Виновные должны были быть наказаны.

Все до единого.

Мать он, вместе с Беззубиком, хоронил один — как было положено, предал её тело огню, дабы не было у неё препятствий перед вечной жизнью.

Маараˈн, а вернее его шкура, стала новой бронёй Иккинга, символом его победы, его власти, которую он не просил, которая ему даром не сдалась, но взять её было больше некому.

Вскоре после этого, всего полгода спустя, Иккинг принял решение одним ударом вычистить Архипелаг от главных врагов Теней и их союзников — Охотников на драконов.

Пусть это было собирательное название несколько кланов, промышлявших ловлей Крылатых с разными, но одинаково печальными для тех последствиями, но судьба их всех постигла столь же одинаково печальная — пощады им можно было не ждать.

И свидетелей не оставалось.

Собрав достаточно информации о Красной Смерти, драконьей Королеве, что столько веков тиранила располагавшиеся близ Проклятого Пролива острова, Иккинг назвал её их следующей целью, и потому, пока никто не успел опомниться, её уничтожили.

Благодарность её стаи невозможно было описать словами.

Часть её драконов разбрелась по Архипелагу, продолжая, по старой привычке, разбойничать, но оказываясь на территории Иккинга получала первое и последнее предопределение и больше туда не совалась.

Остальная часть Архипелага юного Короля не интересовала.

Немало драконов ушли на Драконью Гору — остров, на котором располагалось Гнездо Левиафана по имени Смутьян, Короля ещё одной немалочисленной стаи, с которым у Иккинга был полный нейтралитет.

Им нечего было делить, и потому в дела друг друга они предпочитали не вмешиваться — себе дороже.

Оставшаяся часть драконов поселилась на Чёрном Острове, пожелав служить своему освободителю, коим считали Иккинга, хотя конкретно его вклад в гибель Красной Смерти был ничтожно мал по сравнению с тем, что сделал Беззубик — настоящий её убийца.

И всё шло своим чередом, пока Седьмой не приспичило рассказать юному Королю про Небесных Странников.