Обратная сторона луны (джен)

Гельдерик и два десятка волков — всё, что осталось от стаи — передавали по кругу пятничный выпуск «Пророка», на страницах которого рассказывалось о прошедшем слушании крайне скупо, и более-менее подробно были даны лишь тексты приговоров. Пятнадцать лет… Прочитав это, Гельдерик молча ушёл бродить — и думать. Всё, в общем-то, было правильно — и окажись он на месте Нидгара, он поступил бы точно так же, взял бы на себя всё, что мог, чтобы прикрыть остальных… и сейчас Гельдерик пытался разобраться в своих чувствах и мыслях по поводу произошедшего. Хотя он сочувствовал Нидгару и искренне сожалел, что ближайшие пятнадцать лет тот проведёт в каменном мешке, однако с лёгкостью признался себе, что собственное положение устраивает его много больше. Да, если бы он мог помочь Ниду — он бы помог, но сейчас он должен постараться хотя бы дожить до его возвращения и отдать ему причитающуюся часть добычи — и все же оставаться свободным Гельдерик определённо был рад.

А ещё он был рад, рад и горд остаться, наконец-то, единственным вожаком в стае. Потому что дело явно к этому шло, ибо Нидгар сидел, а Хадрат… С ней происходило что-то совершенно Гельдерику непонятное, однако устраивающее его полностью: она ходила злой, особенно по утрам, и от неё почти постоянно пахло спиртным. Гельдерик честно попытался один раз побеседовать с ней, сказав, что понимает, насколько ей тяжело быть единственной спасшейся от авроров, и что вины её в этом нет никакой, и каждый признаёт это. Но, когда разговор не возымел никакого эффекта и тем же вечером он снова обнаружил её спящей в палатке и уловил отчетливый сивушный дух, Гельдерик просто пожал плечами и с этого момента перестал воспринимать Хадрат равной себе.

Самой Хадрат было не до того. Ей было стыдно, каждое мгновенье обжигающе стыдно за то, как Гельдерик и остальные её нашли: полуживую, вонючую, грязную, валявшуюся под кустом, будто старая тряпичная кукла с глупым фарфоровым лицом и пошлыми красными ленточками в льняных волосах… Она видела — или ей так казалось — насмешливые взгляды, которыми её встречали и провожали теперь волчата, те самые, которые ещё несколько дней назад если и не уважали её, то уж точно боялись. А теперь в их глазах плясала насмешка, и хотя они пока по-прежнему готовы были ей подчиняться, или делали вид, она-то знала… Но придраться ей было не к чему — и к вечеру Хадрат обычно так уставала от этих переглядываний у себя за спиной и от постоянной необходимости за всем и за всеми следить, что не могла уже нормально ни есть, ни спать — и чтобы заснуть и хотя бы на время расслабиться, позволяла себе пару глотков самогона, которого у них оказалось с запасом. Выпив, она, по крайней мере, засыпала быстро и крепко — уж это право она заслужила точно.

Она видела, разумеется, что Гельдерик перестал с ней советоваться — не было больше по утрам советов, на которых они прежде впятером, а после изгнания Эбигейл — втроём решали, кто чем сегодня займётся, да и просто всё больше вопросов Гельдерик решал один, по мере поступления: сам, за ее спиной, встретился со Скабиором, просто поставив их всех в известность об этом, причём постфактум, сам теперь встречался с людьми МакТавиша — и хотя формально при этом лагерь он оставлял на неё, Хадрат понимала, что он делает это, скорей, потому, что не хочет её присутствия на переговорах. Так же он когда-то поступал с Эбигейл… Хадрат видела сов, постоянно летающих к Гельдерику, однако даже на прямые вопросы о том, с кем и о чём он переписывается, он отделывался общими фразами, и одно это было уже унизительно. Это всё приводило её в бешенство — но, опять же, она не представляла, какие претензии сможет ему выдвинуть и что ответит, если он ей напомнит о её позоре. Поэтому она молчала, всё больше замыкаясь в себе — и, фактически, всё больше утрачивая авторитет и свою власть над стаей.

А ещё рядом с Гельдериком теперь постоянно крутилась Джейд — вот кого бы Хадрат с удовольствием увидела за решёткой! Но девчонки, увы, не было в тот день в лагере — она спаслась, и теперь явно претендовала на то, чтобы тем или иным способом свой статус повысить. А Гельдерик, словно мальчишка, вёлся — пока что на её красоту и то самое место, которым женщина, особенно такая смазливая, как эта дрянь, недостойная быть волчицей, легко могла приручить любого мужчину.

Впрочем, Хадрат вовсе не собиралась сдаваться. Она каждый вечер расставляла посты и каждое утро, проснувшись, шла проверять их, не обращая внимания на тяжесть и гул в своей голове, она вникала во все происходящие в лагере мелочи… и её слушались, и даже вроде бы прощали её далеко не всегда уместные срывы. Нет — те, кто ожидает, что она сломается — не дождутся. Она ещё покажет всем им и отыграет назад все утраченные позиции!

А лагерь тем временем продолжал жить почти обычной жизнью — разве что в нём теперь воцарилось уныние. Хотя они оставались до сих пор на свободе и даже в розыск объявлены не были — за одним исключением — покидали лагерь исключительно по делу и небольшими группами, строго оговаривая при этом время своего возвращения. Они потеряли большую часть похищенного, потеряли палатки, потеряли даже большую часть личных вещей… Фактически, всё нужно было начинать заново, практически с нуля. Суд над Нидгаром и остальными проходил как раз, когда обустройство лагеря было закончено — и уже через день в «Пророке» в рубрике «Внимание! Розыск!» появилась крупная фотография Джейд и её подробное описание. Гельдерик, конечно же, запретил ей вообще покидать лагерь, и это особое положение только поспособствовало популярности Джейд.

А утром в воскресенье Гельдерика разбудила сова, после чего он встал, быстро собрался, довольно грубо растолкал крепко спящую Хадрат и сообщил ей, что оставляет на неё лагерь и, больше никому ничего не пояснив, ушёл.

Вернулся он ближе к полудню — и, объявив общий сбор, сказал:

— Я думаю, пришло время обсудить сложившуюся ситуацию и решить, что следует делать стае.

В толпе зашумели. Кто-то из недавно вернувшихся с охоты четверых волков — в ещё перемазанной грязью одежде они были похожи друг на друга, как близнецы — пробурчал:

— А что обсуждать? Она от этого исправится, что ли?

Хадрат яростно зыркнула на них, но ничего говорить не стала, тут же переведя возмущённый взгляд на невысокую плотную женщину с коротко остриженными светлыми волосами, которая громко шепнула своей высокой худой соседке в слишком большой и длинной потрепанной коричневой куртке:

— Давно пора. Сидим тут — и непонятно, что с нами со всеми будет!

Та ей не ответила, только плечом дёрнула, и белобрысая переключилась на другую соседку, постарше и явно более разговорчивую:

— Может, хоть новости какие-нибудь хорошие узнаем…

— Нидгара больше нет с нами, — заговорил Гельдерик, перекрывая своим мощным голосом поднявшийся шум, — и судьба тех, кто попался с ним, решена также. Мы потеряли тринадцать человек, и с этим уже нечего не поделаешь — что ж, давайте подведём итоги. Начнём с хорошего, — сказал он не слишком-то весело. — Из хороших новостей — у нас осталось некоторое количество золота — если я правильно подсчитал, что-то около шестисот галеонов чистыми, остальное в виде ингредиентов и зелий.

— Немного, — прокомментировал парень в пятнистой серо-зелёной курке.

— Но лучше, чем ничего, — возразила ему та самая плотная, коротко стриженая блондинка.

— Верно, — поддержал её Гельдерик и спросил: — Что у нас с продовольствием?

— Заканчивается, — мрачновато отозвалась Хадрат. — Сегодня опять с охоты вернулись почти ни с чем, — добавила она очень сердито.

— Весна же! — защищаясь, недовольно ответил один из охотников, мужчина лет тридцати с широким шрамом на лбу. — Весной охота всегда паршивая.

— Бёру это, помнится, не мешало, — уколола его Хадрат.

— В общем, — вступил Гельдерик, — продовольствие надо уже закупать.

— Нужно, — хмыкнул тощий сутулый парень с широкими мозолистыми ладонями. — Только осторожно. Те, с кем мы прежде имели дело, ведут себя подозрительно.

— Что у нас с целебными зельями? — обратился Гельдерик к женщине лет тридцати, чьи рыжеватые волосы были заплетены в тугую короткую косу, а покрытое веснушками лицо пересекало два длинных и узких шрама.

— Почти закончились, — сообщила она. — Аптечки пусты — зелья нужно или закупать, или добывать. Сами мы ничего тут не сварим — ингредиенты в схронах совсем из другой категории, их на продажу только.

— Да у нас даже сменной одежды нет! — выкрикнул плотный широкоплечий парень в синей куртке.

— И пусть аврорам жмут наши сапоги! — подхватил ещё один из охотников.

Шутка слегка разрядила атмосферу, заставив всех рассмеяться, но Гельдерик быстро погасил это ненужное сейчас веселье:

— Подведу итог. Зелий нет, одежды нет, еды нет… есть немного золота — но Лютный для нас надолго закрыт…

— В Уэльсе остались связи, — напомнила рыжая.

— И кто туда сунется? — оборвала её Хадрат. — Может, ты пойдёшь? Тоже в Азкабан захотела?

— Рисковать сейчас глупо, — согласился Гельдерик. — И, полагаю, что никто этого не захочет. А приказывать подобные вещи в данной ситуации я полагаю неверным.

Он замолчал, пристально и тяжело на них глядя. Молчали и остальные — и когда в тишине, наконец-то, раздался вопрос:

— И что делать?

Гельдерик, помолчав ещё пару секунд, ответил:

— Когда в лесу становится не на кого охотиться — волки не разрывают мышиные норы, а снимаются с места и ищут другие угодья. Этот лес и эти места не могут ничего больше нам дать. Мы лишились того, что строили столько лет. Лишились источника золота — после случившегося карги с нами дела иметь не будут, и о зельях, которые заливают себе в глотки эти ублюдки с палочками, можно забыть. У нас больше нет подконтрольных лавок — сейчас любой, к кому мы сунемся, просто сообщит о нас в аврорат. Мы сгниём в этих лесах или же превратимся в мелких бандитов — не такого будущего я хотел бы для стаи. Я полагаю, пришло время сняться с места и посмотреть мир. Я получил предложение от МакТавиша, — Хадрат, услышав это имя, только фыркнула презрительно, хотя на самом деле её это задело. Значит, он уже не «мистер Чайник»? У него теперь появилось имя… а её даже в известность ни о чём заранее не поставили! — Мы можем принять его или отвергнуть — но я полагаю, что это отличный шанс. У МакТавиша есть для нас дело — и я полагаю, что нам стоит за него взяться. Пройдёт год, может, два — нас тут забудут, и мы вернёмся, с новым опытом, новыми связями и новыми силами. Я не считаю себя вправе принимать подобное решение в одиночку — и выношу это предложение на голосование. Кто со мной? — спросил он.